Муж Хилари, Бен, и его брат, Уилф, были садовниками; в их обязанности входили работы в саду и в парке: они стригли множество газонов и ухаживали за цветами на клумбах, обрезали плодовые деревья в саду, раз в году чистили пруд и тщательно следили за тем, чтобы розарий с вьющимися розами оставался, как и сотни лет назад, самым прекрасным местом в усадьбе.
Розы были моими любимыми цветами, и меня с самого начала тянуло к этому саду в Килгрэм-Чейзе. Но на этот раз я не собиралась туда идти, я знала, что он сейчас лишен красок жизни и выглядит осиротелым, так же как и все в «Индейских лужайках» было сейчас бурым и увядшим. Сейчас, в эти холодные, безрадостные месяцы, когда земля становится твердой, как камень, воздух пронзителен и морозен, а все растения находятся в состоянии покоя, сад не привлекал меня.
Выглянув в окно, я заметила, что большинство гигантских дубов, выстроившихся, как часовня, вдоль подъездной дороги, уже лишились листвы — ведь стоял ноябрь, и уже настали первые зимние холода. Природа умирала. Зима — время смерти в садах и в природе. Неожиданно для себя я почувствовала прилив меланхолии, и мне стало грустно. Вздрогнув, я плотнее закуталась в теплое пальто. Но зимняя смерть природы подразумевает ее весеннее возрождение, напомнила я себе, пытаясь прогнать эту странную грусть, охватившую меня. Я снова вздрогнула и подумала: «Что-то мне не по себе».
Через мгновение это странное ощущение исчезло, потому что внезапно перед нами открылся дом во всем своем великолепии.
Килгрэм-Чейз. Он стоял среди болот, гордый и древний, казалось, неподвластный времени. При виде прекрасного старого имения мое сердце вздрогнуло. Светлые камни дома отсвечивали золотом в ясном утреннем воздухе, и его многочисленные окна блестели в солнечном свете. Я подняла глаза, увидела идущий из труб дым, подобный серо-голубым лентам, небрежно брошенным на это шелковистое, сияющее небо.
Как приветливо все это выглядело в своей мягкости и очаровании — и это был дом предков моего мужа, место, где он вырос.
Машина едва подъехала к парадному крыльцу, как растворилась огромная дубовая дверь, и Диана появилась на пороге. Она, широко улыбаясь, сбежала по ступенькам; ее лицо светилось от счастья при виде нас, выходящих из машины.
— Привет, мам! — закричал Эндрю, махая ей рукой.
Я бросилась к ней и крепко обняла ее.
— Диана!
— Ты самая лучшая девочка во всем мире, — приветствовала она меня, — потому что заставила моего упрямого сына все же, в конце концов, приехать.
