Я потягивала вино и улыбалась Диане, а она улыбалась мне, потом потянулась и сжала мою руку.
— Эндрю так счастлив, что нашел тебя, и я тоже очень счастлива, что ты есть, Мэл. Я всегда хотела иметь дочь. Ты самая хорошая. Очень, очень хорошая.
— И вы тоже, Диана. Я как раз сейчас думаю, насколько мне повезло.
Она кивнула:
— Я полагаю, нам обеим повезло. — Она сделала глоток вина и продолжила: — Я очень сожалею, что не смогла приехать на свадьбу твоей матери. Для меня это было очень неподходящее время. У меня были намечены планы намного раньше, чем она меня пригласила. Я должна была ехать на аукцион в Экс-ан-Прованс, а затем в Венецию. Я действительно не могла освободиться от своих обязательств.
— Все в порядке, Диана. Мама поняла, честное слово. Сказать по правде, она была рада, что народу было не много. Это ей так несвойственно, должна я признать, поскольку она так любит общество, но она казалась довольной, что было мало народа. Мы, сын Дэвида с женой и ребенком. Ой, и Сэра с матерью, конечно. Мама дружит с тетей Пенси с тех пор, когда мы с Сэрой были младенцами. Она даже не пригласила свою мать, бабушку Эделию, но все равно, я не думаю, что она бы приехала. Она немножко впала в детство, бедняжка. Такая жалость! Она всегда была такая живая.
— Она ведь очень стара теперь, не так ли?
— Девяносто один год.
— О Боже, это старость.
— Я не возражала бы прожить до такого возраста, — сказала я, — но до тех пор, пока сохраню свои мозги.
Диана засмеялась, и я с ней.
Я сказала:
— Дэвид Нелсон — симпатичный человек, кстати. За последние несколько месяцев я узнала его лучше, он очень искренний. И по-настоящему привязан к маме.
— Я рада, что Джессика наконец вышла замуж. Она так долго была одна. Выйти замуж за Дэвида — это самая мудрая вещь, которую она могла бы сделать.
Я посмотрела через стол на Диану, изучая ее несколько секунд. И, прежде чем успела подумать, я ляпнула:
— И вы тоже, должно быть, очень одиноки, Диана. В конце концов, вы же одна.
— Я думаю, большинство женщин, — нет, я сама себя хочу поправить, — большинство людей, которые живут сами по себе, в различные моменты становятся крайне одинокими в своей повседневной жизни, — сказала она, слабо улыбаясь.
Потом мы помолчали, и я заметила в ее глазах промелькнувшую печаль, а затем она медленно произнесла:
— В некотором роде, одиночество — это форма смерти… — Она не закончила фразу и просто смотрела на меня.
У меня не хватило слов: я ощутила, как свою, ее тоску, ее утрату и почувствовала более глубокое, чем раньше, сожаление. Она глубоко растрогала меня.
