— Лезвие такое, будто им камни дробили, — пробормотал Стив.
Затем подошел к коню, пошарил в сумке, прикрепленной к седлу. К костру вернулся с точильным камнем в руке и принялся за работу.
Моника молча наблюдала, восхищаясь длинными сильными пальцами парня, мастерством, с которым он затачивал топор.
Стив поднял глаза, увидел, как она пристально смотрит на его руки, и подумал: а что бы было, если бы вместо холодной стали он сейчас трогал ее шелковистое тело? И тут же почувствовал, что сердце ускорило ритм. Стив поторопился наклониться пониже, не желая, чтобы напрягшееся лицо выдало его мысли.
— Уже лучше, — проворчал он, проведя по лезвию кончиком пальца. — Но еще работать и работать, прежде чем им можно будет побриться.
Он шагнул к одному из привезенных Роджером стволов, вскинул топор и ухнул лезвием в древесину. Колоть дрова Стив неплохо научился за то лето, когда делал жерди для изгороди, чтобы преградить скоту доступ на Луг. Конечно, обойтись колючей проволокой было бы проще, но ему больше нравилось смотреть на обветренные деревянные колья, нестройно бегущие по прекрасному Лугу.
Закончив мыть посуду, Моника отыскала местечко, покрытое хвойными иглами и согретое клонящимся к закату солнцем. Уселась там и стала смотреть на Стива, завороженная мощью и грацией его движений, игрой мускулов, натягивающих ткань старой рубахи. Звуки впивающегося в дерево топора были коротки, ритмичны. Они не прерывались, не менялись до тех пор, пока Стив не наклонился, чтобы передвинуть ствол дерева. Потом звуки возобновлялись. Гора дров росла с поразительной быстротой.
Внезапно рубаха Стивена треснула.
Моника вскочила и вскрикнула:
— Твоя рубаха!
Но Стив продолжал колоть дрова, не останавливаясь. Разошедшаяся на спине голубая ткань открыла загорелую кожу. От взгляда на нее у Моники замерло сердце.
— Ничего страшного, — сказал Стив, вновь поднимая топор.
— Но если бы ты не стал колоть мне дрова, не порвал бы рубашку, — возразила она, прикусив губу.
— Да все равно бы порвал! — Он остановился, устанавливая на колоду здоровенную чурку. Взмахнул топором и плавным движением опустил его вниз. Полено разлетелось, половинки стукнулись о землю. — Этой рубахе почти столько же лет, сколько мне. Давно пора ее выбросить. Просто она мне вроде как нравилась.
— Выбросить? Просто взять и выбросить?
Он улыбнулся. У нее это прозвучало так, словно выкинуть изношенную рубаху было совершенно немыслимым делом.
— Нет, не надо, — заявила Моника, сердито мотнув головой. — Оставь ее мне. Я починю.
