У Марьяды я прожила до весны. Помогала по хозяйству, разбирала травы и методично изучала туземный язык. В оттепель бегала в село и училась писать и читать у местного грамотея за те деньги, что удавалось заработать как проводнику-наморднику… Упс! Охраннику. Кстати, селянам очень приглянулись отпугивающие амулеты с прядью моих волос. Но продавали мы их дорого, потому что я отказывалась бриться налысо…
Когда наступила весна, знахарка собрала мои скромные пожитки и безжалостно выставила меня за порог, отправляя в село с напутственными словами:
— Надо тебе свой путь искать, дочка.
Страшно не хотелось покидать насиженное место и славную бабулю, принявшую меня как родную, в чем я ей честно созналась. Но сердечная старушка взяла меня за руку, перевернула ладонью вверх и, подслеповато щурясь, поводила теплым сухим пальчиком по линиям моей руки. Уронила:
— Все, как я и думала… никакой ошибки.
— И как моя ладошка? — влезла я с законным любопытством.
И получила мягкий отпор. Марьяда тихо сказала:
— Иди, милая! Иди! Я вчера ночью смотрела на небо и загадывала на твое будущее, деточка, — тебя дорога уводит далеко отсюда.
— Да уж! — не стала я далее спорить понапрасну. Видно же, что бабулю не уломать…
За воспоминаниями и не заметила, как уснула.
— Ваше высочество! — По сомкнутым векам ударил солнечный свет. — Пора вставать!
— Уже? — разлепила я глаза и увидела давешнюю деву. Только теперь на ярком свету смогла рассмотреть ее повнимательней. Горничная — примерно моя ровесница. Натуральная блондинка с большими оленьими глазами и утяжеленной челюстью, которая несколько портила ее, в остальном вполне симпатичное лицо. Коса толщиной в руку спускалась почти до щиколоток. На голове чепчик с задорно торчащими оборочками, украшенными белым шитьем. Поверх строгого шерстяного платья цвета корицы — белоснежный передник со множеством карманов.
Девушка в услужение мне попалась рослая, почти как я. Сильная, жилистая и крепкого телосложения. Должно быть, крестьянская дочь, которую отдали в прислугу ради лучшей доли.
— Тебя как зовут? — поинтересовалась я, сладко потягиваясь.
— Ларис-с-с-са, госпожа, — присела горничная, высвистывая свое имя, как змея-наг из «Рикки-тикки-тави». И почему мне кажется, что эти многочисленные «с-с-с» она прилепила самостоятельно?
— Лариса?! — повторила я.
— Ларис-с-с-са, — поправила меня пригожая дева, слегка покраснев. — С четырьмя «с». Для длинноты и благозвучности.
— Лапа моя, — я представила себе, как сто раз на дню обращаюсь к этой самой деве, каждый раз высчитывая, сколько «с» произнести — и мне враз поплохело, — можно, по-простому — Лара, а?
