Солдаты ворвались на рассвете, гремя кирзовыми сапогами и автоматами ППШ с круглыми, как тарелки, дисками. Хлипкую дощатую дверь они сорвали с петель первым же ударом приклада и, наверно, сами удивились своей нерасчетливой силе. Впрочем, от любых дверей нет во время войны никакого толка. Немцы в поисках евреев и партизан тоже врывались без стука, срывая с петель и дубовые ворота. Но и евреев, и партизан мать прятала не в доме, а как раз снаружи и вроде бы у всех на виду — в гигантской старой бочке для дождевой воды. А немцам, конечно, и в голову не могло прийти, что люди способны жить в бочке. И не день жить, и не два, а — неделями. В начале войны, в 1942 году, два еврея прятались в этой бочке от немцев, потом мать переодела их в бабушкины платья (бабушка все равно лежала без движения на кошме хворая и в ожидании смерти), и евреи ушли куда-то донашивать бабушкины одежды. Но наверно, недалеко ушли — немцы скорее всего расстреляли их в Керчи вместе со всеми остальными крымскими евреями. Потому что вскоре после их ухода и бабушка умерла — ушла за своими платьями.
А перед самым приходом Красной Армии в этой бочке пять недель прожили два партизана, и только когда красные выбили немцев из Крыма, эти партизаны вылезли из бочки, и мать велела Рахмету, который старше Зары только на два года, показать им дорогу на железнодорожную станцию. Рахмет взял отцовский велосипед, просунул ногу сквозь раму (до седла он не доставал) и поехал. Партизаны пешком, а Рахмет впереди на велосипеде — проедет метров двести и останавливается, ждет их. В трех километрах от дома, когда он в очередной раз ждал отставших солдат, шальной снаряд накрыл их на его глазах, просто взлетели в воздух их руки-ноги вместе с землей и камнями. Вот какая нелепая штука война. Два года под немцами голодали и еще при этом партизан кормили, а пришла родная Красная Армия — сначала последнюю лошадь забрали, а через неделю, 18 мая, на рассвете — шарах прикладами по двери:
— Подъем! Татары есть в доме?
А разве и так не ясно, что дом татарский? Сразу за дверью — темная клеть прихожей и кухня с тандымом — татарской печью и трубой, уходящей в низкий беленый потолок. Рядом с печью стоймя стоит железное корыто, в котором мать младших детей купает, а подле него — казаны для варки мяса, забывшие за войну не только мясной вкус, но и запах. Тут же бидон со сметаной — такой жидкой, что мать и братья Зары не смогли вчера сбить его в масло.
