Но здесь, в аквариуме, нет ни грохота, ни смеха. Здесь ты глубоководный водолаз в стальном шлеме, из которого бесконечной ниткой жемчуга тянутся пузырьки воздуха. Наверное, сам Господь Бог тянет их вверх, к далекому ртутно-серебряному небу. Глубоководный водолаз безмолвно счастлив. Он нашел затонувший сундук с пиратскими сокровищами.
Перед моими глазами полагалось бы мелькать в обратной перемотке всей моей жизни во всем ее кинематографическом великолепии. Мне самому, неуверенно идущему задом наперед. Однако перед моими глазами мелькает только бульканье из этого сундука с сокровищами. Крышка приподнимается и с непристойным звуком плюется мне в глаза зарядами воздуха, которые скользят вверх по обе стороны от моей головы. Может, это и есть моя жизнь, какой ее видит Бог на данный момент. Я успеваю увидеть блеск груды пиратских сокровищ, и крышка тут же захлопывается.
Я тысячу раз видел этот сундук с сокровищами с той стороны аквариума. Я тысячу раз видел, как он плюется воздухом с непристойным звуком. И я знаю, что можно не спеша досчитать до сорока, прежде чем он плюнет в следующий раз, прежде чем крышка его приоткроется и я увижу блеск сокровищ. И я знаю, что прежде, чем я успею торопливо досчитать до сорока — да что там до сорока, хватит и тринадцати или семнадцати, — я умру. И тогда, может, встречусь со своей матерью. Ну и отца потеряю.
Но прежде, чем сундук с сокровищами в следующий раз плюнет воздухом в наконец-то почти разбогатевшего водолаза, ухмыляющегося как полоумный под своим стальным шлемом, м-р Кэррол выдергивает меня обратно в 6-й «А». Выдергивает, мокрого и задыхающегося, в воздух, к самому своему рыжебородому лицу, пока это рыжебородое лицо не заполняет весь мир. И кричит мне в лицо: «Джулия Мейнард, почему Иисус умер на кресте?»
И сквозь свои задыхающиеся всхлипы слышу ее ответ: «Чтобы указать нам путь к спасению».
— Чтобы указать нам путь к спасению, — повторяет он мне. — Учение для вашего народа — долгий, долгий процесс. Верно? Верно, парень?
И мне хочется ответить: «Нет». Но мои уши слышат «Да», которое вырывается из моего рта вперемешку с задыхающимися всхлипами. И только это «Да» не дает ему вернуть меня обратно в аквариум, где я продолжил бы свои попытки выжить, дыша пузырями из сундука с сокровищами.
И он встряхивает меня, и спрашивает: «Прошу прощения, мистер Карлиои?» — и заставляет меня повторить это «Да» еще раз.
— Туго соображаете, мистер Карлион? Вы, аборигены? — спрашивает он меня.
