Поэтому мне приходится сказать друзьям: «Эй, я рос у вполне нормального отца. Совершенно белого… но никакого там учреждения или чего в этом роде».
Мой флаг на мгновение показывают на экране, но никто его не видит, поскольку все смотрят на меня: я вдруг черный. И похищенный.
— Ты ни разу не говорил, что ты был… коори, — говорит Джеральд.
— А я и не был, — говорю я им всем. — Только несколько лет подростком, в Джефферсоне. А потом я переехал в Мельбурн и снова сделался белым. У меня нет черной родни, никого такого. Мы отчуждены от черной родни тем, что сбрасывали их с мостов и стреляли в них. Так что не такой уж я черномазый.
Похоже, они разочарованы моими настойчивыми попытками свести к минимуму мою черноту и мое похищение. Им так хотелось поделиться со мной симпатией и состраданием. Но теперь они видят, что что-то во мне не приемлет симпатии и сострадания. В глубине души наш парень исковеркан и изранен, говорят они себе. И это добавляется к тому, что они узнали насчет моего черного цвета и моего похищения. Они снова поворачиваются к телеэкрану и возвращаются к своей болтовне — о чем угодно, но не о том, что я был похищенным черным ребенком.
Когда передача кончается, я выключаю телевизор, включаю CD-плейер, ставлю Стива Эрла, и вечер превращается в вечеринку. Народ достает свои различные вещества для отдыха и начинает принимать их орально и носом, а Грег Бест перетягивает себе руку жгутом и совсем было уж собрался принять свое внутривенно, но тут я говорю ему, что Кимико терпеть не может это подзаборное дерьмо под своей крышей, и он нехотя развязывает жгут и говорит, что это прямо дискриминация какая-то. Лина Бизинелла гасит верхний свет и вместе с несколькими другими женщинами начинает медленный восточный танец — на манер султанских жен.
Джеральд и Джонатан Тернер стоят у окна и смотрят На огни кораблей в заливе. Я подхожу к ним. При моем приближении они спорят, кто победил бы в поединке Лесси и Рин-Тин-Тин. Джонатан ставит на Лесси, но вид у него при этом не слишком убежденный, словно Лесси — не самая его любимая собака. Спор явно возник сам собой, чтобы заполнить пустоту, образовавшуюся в их разговоре обо мне, когда я к ним подошел. Споры о том, кто победит в поединке животных-телезвезд, обычное дело, когда хочешь скрыть настоящую тему разговора, если объект разговора к тебе подходит. Они знают, что я знаю, о чем шел разговор, и я знаю, что они знают, что я знаю. Разговор, Хантер, не о том, что ты был черным и похищенным, а о том, что разговор, что ты был черным и похищенным, придется придержать, пока ты не отвалишь. Так чего же ты, мать твою, не отваливаешь?
