Он не гнался за славой, Володя Бронштейн. Он боялся за отца с матерью и чувствовал ответственность за всех евреев.
— Падешь безымянным героем, Володя! — смеялись мы. Володе было все равно.
И всем было все равно. Бодров — человек-машина, он живет (жил?) только террором. Сергей Исакович, смотревший на Бодрова с обожанием, готов был хоть сейчас метнуть — и умереть. И я тоже. Неужели и я? Но то совсем другое дело, совсем другое.
Меня прошиб холодный пот. Они могут выдать меня! Они же не знают… Им скажут: ну-с, а какова роль господина Чернова? — и они не вскинут удивленно брови, не изумятся: какой-такой Чернов? Это с самоваром, сосед? Бросьте, он-то тут при чем…
Не знают! Выдадут!
— Господин Чернов!
На ватных ногах я шел по коридору. И предстал перед хорошо знакомым мне лицом — полковником Школяровым. Я его знал, а он меня — нет. А, может, и знал, а я и не знал, что он знает. Сейчас узнаю, знает он меня или нет. Дело в том, что в прошлом году мы на него готовили покушение — мстили за Крутоусова и Березнина. Дело сорвалось, а после нас заняли куда более важные лица.
— Ну-с, господин Чернов?..
Знает или нет?
Я принялся бормотать свою историю с самоваром. Полковник внимательно слушал. Рядом сидел какой-то штатский. Я не мог понять, верит мне полковник или не верит.
Он задавал мне вопросы. Откуда и как давно я знаю Липатова (это Бронштейн), не замечал ничего, где состою на службе, кто родители, что я делал у Липатова в комнате так долго (по показаниям хозяина, около десяти минут, на мое счастье, хозяин за нами не следил), как получилось, что в бытность мою студентом оказался замешан в предосудительном деле, связанном с антиправительственным выступлением, каких взглядов придерживаюсь теперь…
Я униженно заглядывал в глаза человеку, которого год назад собирался собственноручно застрелить, а он курил трубку и спрашивал, спрашивал… Я не видел в нем больше бывшую свою мишень. То был другой Школяров, для этого я был мишенью.
Потом Школяров распорядился увести меня «на несколько минут», как он очень любезно меня заверил.
Меня отвели в ту же комнату, но и комната была уже не та… Зачем Школярову меня уводить? Что он задумал? Опознание?
Я не ошибся. Когда меня снова вызвали к его превосходительству, то я увидел Бронштейна и Бодрова. Оба выглядели изрядно помятыми. У Бронштейна отсутствовали очки, и он щурился. Оба уставились на меня неопределенно, и я опять не мог понять: знают или не знают.
