Очень удобно, когда ты перемещаешься по той части Франции, куда еще не добрались норманы.
Косили мы всё же не под французов, а под немцев. Благо, датский и немецкий схожи, да и акцент Тьёрви сходен с немецким.
Хорошая еда, отличное вино, крыша над головой — и никаких претензий со стороны местных властей. Наоборот, иные шевалье нас даже в гости зазывали.
Мы на всякий случай отказывались, оправдываясь тем, что спешим присоединиться к войску короля, дабы поскорее вступить в драку с язычниками.
Еще отец Бернар развлекал нас богословскими разговорами. Например о жертвоприношениях.
— Почему вы, шевалье, думаете, что Богу может быть приятно сырое мясо? Или кровь? Разве сами вы не предпочитаете вот этого каплуна именно в жареном виде?
— А ведь верно! — воскликнул Стюрмир, когда Вихорёк перевел слова монаха.
Отхватил кусок каплуна и вознамерился бросить в огонь.
К счастью, Тьёрви успел вовремя схватить его за руку. Мы ведь в трактире были не одни.
— Вы, жрецы Белого Христа, сами не знаете, о чем говорите, — пренебрежительно заявил Скиди. — Я вот очень люблю сырое мясо! Особенно печень. Ты просто не знаешь, как хороша горячая, только что вынутая из чрева печенка!
— Почему ж не знаю? — кротко улыбнулся отец Бернар, когда ему перевели реплику. — Я не всегда был монахом. А скажи-ка, ел ли ты человечью печень?
— Был бы ты воином, я б за такие слова тебе голову снес! — рассердился мой ученик.
— А я слыхал: есть такие народы на юге, что человечину едят, — вмешался Тейт Мышелов. — В южных землях меж Микльгардом и Гардарикой.
— А я слыхал, что в присутствии старших безусым дренгам следует помалкивать! — произнес Тьёрви и оба юнца тут же опустили глазки.
— Ты не понимаешь, франк, — сказал хёвдинг, перейдя на французский. — Кровь — это не еда. — Кровь — это жизнь. Когда мы дарим кровь нашим богам, мы дарим им жизнь. Жизнь раба. Или жизнь наших врагов. Кровь — самое дорогое, что есть у живого существа здесь, на Срединной земле. А драгоценнее всего — наша собственная кровь. Кровь людей севера. Норманов. Наша кровь — вот за что боги дают нам счастье битвы. Вот настоящая цена, которую мы платим за богатства франков. По капле — за серебряную марку! Это справедливая цена, монах, потому что мы, красная кровь Севера, на весах богов тянем больше, чем красное золото. Мы! — воскликнул Тьёрви. — Наша жизнь! Что может быть дороже жизни, монах? Разве что слава! Кто скажет, что это не так?
Наши довольно заворчали. Красиво сказал. Целую философию выстроил. Я уже заметил, что мои братья по оружию вообще склонны к философии. Порешить кучу народа и отнять у них имущество — обычный разбой. А вот если надстроить сверху философское обоснование: мол, не разбой это, а высший порядок мироздания, то сразу самооценка поднимается.
