Мы подошли к полкам со стихами, я вынул несколько книжек финских поэтов и начал цитировать их стихи; на самое дно стопки я положил свой сборник. Йоханна подошла, встала рядом со мной и стала слушать если не с явным интересом, то, по крайней мере, изо всех сил пытаясь продемонстрировать его мне, особенно когда я рассказывал о художественных особенностях каждого поэта, а потом читал по одному стихотворению, чтобы показать, как ясен и понятен их язык.
Йоханна была одета в широкие джинсы, черный свитер с высоким горлом; на ногах было что-то среднее между туфлями и ботинками. И пока мы стояли рядом, я не мог отказать себе в удовольствии вдыхать аромат ее волос, чувствовать тепло ее тела и притяжение этих замечательных, излучающих свет сине-зеленых глаз.
Я взял последнюю книгу, раскрыл ее и прочитал стихотворение. Закончив, я посмотрел на нее. Девушка не была так впечатлена, как мне хотелось бы.
— Я не знаю, — проговорила она.
— Прочитать что-нибудь еще?
— Да, пожалуйста.
Я прочитал еще стихотворение.
— Похоже, вы знаете его наизусть, — заметила девушка. — Вы читаете не заглядывая в книгу.
Она взяла книгу из моих рук, раскрыла ее и, увидев мое фото на титульном листе, подняла на меня взгляд.
— Очень умно, — проговорила она с улыбкой.
Я постоял некоторое время в переулке, глядя, как задние огни машины Хамида тают в тумане.
За время короткого пути от вокзала до Темппелиаукио я успел обдумать те прочные узы, что накрепко связали всех нас вместе. Йоханна, Паси Таркиайнен, Ласси Утела, Лаура Вуола, Харри Яатинен и я. Даже госпожа Бонсдорф и Хамид. Не говоря уже об Ахти с Эллиной. Мы бежим тяжело дыша, выбиваясь из сил и жалуясь, каждый в своем направлении, но чем дальше мы бежим, тем ближе становимся друг к другу.
Эллина открыла дверь. Она поздоровалась со мной с теплой улыбкой, умудряясь при этом смотреть почти вопросительным взглядом мне в лицо. Я успел поймать и свой собственный взгляд в зеркале в прихожей и понять его смысл. Мои глаза сверкали так, будто я был зол или даже вне себя от гнева. Мне не хотелось объяснять ей причину этого, вряд ли у меня получилось бы. По крайней мере, не сейчас. Я сказал ей, что хочу поговорить с Ахти.
— Ахти спит.
— Разбуди его.
— Не поняла?
— Разбуди его.
Эллина изумленно посмотрела на меня, потом изумление сменилось явным раздражением. Наконец она смирилась с моей просьбой и, качая головой, отправилась в спальню.
Все в гостиной было мне давно знакомо. Я знал содержимое книжного шкафа Ахти и Эллины наизусть. Книги и то, в каком порядке они стояли, запечатлелось в моей памяти за те десятки раз, когда мы все вместе сидели в этой комнате. Мне не нужно было дотрагиваться до черного кресла перед шкафом, чтобы помнить, какое оно мягкое и обволакивающее. Я помнил, каким ярким был торшер рядом с креслом. Как-то вечером, плавно перешедшим в ночь, мы сидели при свечах, и многочисленные старинные подсвечники отсвечивали темно-коричневой бронзой по другую сторону кресла, на котором, как обычно, лежала книга.
