– Ей! Соколик прямо! – с ласкою промолвила старуха и тряхнула оживленно головою.
Ни она, ни остальные прохожие не выказывали удивления и не переглядывались, видя весьма любезную беседу монаха и стрельца. Ибо Москва, огромный расписной сундук, битком набита такими диковинками, что ничто не могло удивить ее жителей.
– Олешка, хватит потешаться над бедным монахом, – уложив на миг его ладонь между своими, потребовала Феодосия. – Говори лучше, куда пойдем? Настоялась уже здесь, как журавль на болоте.
Дорогу до Красной площади и Лобного места брату Феодосию рассказал Варсонофий и даже носком сапога начертил на инее, покрывшем каменную дорожку, «карту света», на которой вывел ряды, линии и храмы в виде дорожных знаков. Площадь оказалась недалеко от монастыря, и нашла Феодосия означенное место быстро и без нужды. Постояв в толпе, пестрыми поземками и вихрями заметавшей площадь, и чуть не оглохнув от трубных выкриков указчиков, оглашавших разнообразные государевы веления, Феодосия испугалась, что с Олексеем что-то случилось.
– Думала, ты в беде, – торопливо говорила она, пока Олексей вел ее через людскую пашню. – Ведь ни единой весточки целую седьмицу.
– А что, голубя должен был послать? Люблю, лобзаю, о встрече желаю?
– Тоже сам сочинал? – развеселилась Феодосия.
– Нет, товарищ один все зазнобе своей грамотки тайные пишет.
– Какой товарищ? С тобой живет? А где обитаешь?
– В стрелецкой слободе на царской службе. Но думаю в сокольничьи перекинуться.
– На царской службе? – вскрикнула Феодосия. – Не брешешь?
– Брешу? А это что? – Олексей остановился и продемонстрировал ножны, на которых стояли буквы «С.П.».
– Что сие значит?
– Стрелецкий приказ. Да ты лучше позри туда!
Феодосия вытянула шею, обвела, открыв рот, взглядом толпу и, наконец, увидела трех совершенно черных мужей в шкурах (на желтом поле черные пятнышки) явно иноземных зверей.
– Олеша, да кто же это?
– Африкийцы, – со знанием дела ответствовал стрелец.
Он уже дважды за эту неделю побывал на торжищах: один раз на Вшивом, прицениться, колико дадут за Феодосьину косу, а второй раз – в Китай-городе, дабы разузнать, не собираются ли его надуть в цене на Вшивом. В конце концов длинные и полноводные, как река Сухона, косы после встряхиваний, передергиваний из рук в руки и перебранки были проданы, а на вырученные средства приобретен кафтан, обманно сияющий восточным алтабасом.
– Что за шкуры на них? – дивилась Феодосия.
– Африкийского зверя.
