Разбив сими аргументами своего абстрактного оппонента в пух и прах, отец Логгин стал озирать окрестности.
Осень на сивере – пора самая философская. Все навевает мысли о краткости и конечности юного цветения, зрелого плодоношения и седой мудрости жития. И бесчисленные клинья журавлей, жалобным криком прощающиеся с теплом и родной землею. И низкое серое небо над свинцовой водой. И морось, и коричневые кочки, и голые березки, и старая забуселая лодка, брошенная догнивать на берегу, и этот…
Что еще должно было напоминать о краткости земной юдоли, так и осталось неизвестным, ибо на сем слове телега отца Логгина подскочила на колдобине, зубы его клацнули, прервав приятные размышления.
– Как бы, матушка, тебя не растрясло, – побеспокоился отец Логгин. – Как бы тебе в целости доехать.
– Доеду, Бог даст.
Толчок дал ход другим размышлениям батюшки.
«Отчего обозные лошади всегда, ровно осляти тупые, ступают непременно след в след, выбивая тем самым на ровном пути ложбины? – поставил вопрос отец Логгин. – Отчего так тянет их идти наезженною колеею? Впрочем, скольких образованных, на первый взор, отцов духовных тоже тянет по наезженной колее? И только редкие особы способны проложить свой путь…»
Далее отец Логгин задумался об особом пути Руси святой и размышлял об сем без отрыву до ночной стоянки у деревни Погорельцы.
Холопьевцы, посовещавшись, решили, что ночи пока еще не зело морозны, потому проситься на постой в сараи и сеновалы, платя за сие солью и другой платой, они не будут, а дружно поужинают у общего костра и лягут спать в возы.
Все занялись делом. Кто пошел за хворостом, кто за водой, кто за рогатиной подвесить котел. Другие выбивали кресалом огонь в пучки сена, дабы развести костер, вернее два, один подле другого. Рубили несколько толстых лесин, чтоб горели оне всю ночь, давая тепло стражам. И только Олексей разминал ноги да плечи, прохаживаясь по поляне.
– Эй, стрелец! – крикнул ему холопьевский старшина. – Мы за тебя работать не нанимались! Хватит красоваться, бери топор.
– Я уж свое дело сделал! – ответствовал Олешка.
– Это какое дело? В небо три раза сплевал?
– Не сплевал, а на охоту сходил да дичи набил.
И Олексей вытащил неведомо откуда и картинно бросил к костру двух пестрых куриц.
– Угощаю. Дичь! Самая свежатинка, утром еще на лесном токовище токовала, а к ужину к нам попала.
Холопьевцы оживились и радостно захохотали:
– С таким стрельцом не пропадешь!
– Это на каком же токовище твои куры токовали?
