Между тем, наступило мгновение, и в городе Риме гений всех времен и народов Рэм Ляпунов размахнулся колонковой кистью и с криком: «Я тебя нарисую!..» — впаял-таки недостающий мазок в «Эпохалипсис» по мотивам Тагора.
А в городе Большие Трясины божьей милостью Коля Головач, свой в доску и не единого взыскания на ферме, кинул покупательнице в сумку последний овощ и подцепил восьмисотграммовое картофельное кило хищным крючком безмена.
— Как в аптеке! — сказал фермер и Головач по имени Николай, не моргнув глазом. — Ровно тысяча двести грамм. С небольшим. С вас семнадцать рублей, гражданка!
— Чего, чего? Какие семнадцать рублей? За что — семнадцать рублей? — ангельским голоском пропела та. — Да я ж тебя, парень, сейчас как в кино — прямо на базаре урою!
С этими словами гражданка Пупенникова Н.Н., жестокая, как все покупатели, выхватила из-под кофты верного «макарова» и послала девять грамм прямо в сердце справного парня по имени Головач, влюбленного в рыночный бизнес, как истинный россиянин…
В городе Париже в тот день царила Любовь.
В городе Нью-Йорке в тот день властвовала Смерть.
В городе Риме в тот день ликовало Искусство.
А в городе Большие Трясины в тот день на центральном рынке, под третьим столом с краю, божьей милостью предприниматель Коля Головач собирал рассыпанную покупательницей картошку.
То есть Пупенникова Н. Н., оскорбленная слишком высокой, на ее взгляд, ценой, просто вытряхнула сельхозпродукцию из сумки — и ушла. А может быть, и уехала. В Париж или Рим. Все равно.
Во всяком случае, в Нью-Йорке гражданку Пупенникову Н.Н. я не встречал. Да и что ей там делать, господа, если стрелять из «макарова» она так и не научилась?
