Постепенно стало очевидным, что движущей силой всего дела был Харро Шульце-Бойзен. У него оказался характер харизматического лидера, который вел за собой всю команду: энергичный, безжалостный и безрассудный. Он принадлежал к числу пророков-фанатиков, готовых на крайности. С одной стороны Шульце-Бойзен представлялся идеалистом, романтиком и героем Сопротивления, с другой — шарлатаном, вертопрахом и изменником.
Гюнтер Вайзенборн, драматург и один из самых верных друзей, так его описывает: у него было «приятное, открытое лицо. В глазах своих приверженцев он предcтавлялся яркой иллюстрацией молодого офицера из приключенческого романа: высокий, голубоглазый, смелый и к тому же наделенный силой гениального политика». Противник нацизма Райнер Гильдебрандт говорит, что «горевший в его глазах огонь, выступающий костистый подбородок, на котором иногда играли желваки, могли принадлежать только личности, способной все поставить на карту.»
Генрих Шеель считал его «человеком удивительного ума и энергии, прекрасным спорщиком с поразительным красноречием и интеллектом». Его защитники по-прежнему им восторгаются. «Разносторонние качества Шульце-Бойзена, живость и доброжелательность сделали его идолом молодых почитателей».
Враги и критики этого человека видели его в совершенно ином свете. Судья Александр Кролл, который впоследствии выносил ему приговор, считал его авантюристом, «умным, изобретательным и безрассудным человеком, умевшим использовать в своих целях друзей, и в высшей степени честолюбивым». Давид Даллин говорит, что он был «неразборчив в выборе средств… слишком эмоционален и неуравновешен для роли дисциплинированного подпольщика». В графологическом институте в Гамбурге, где изучали его почерк, пришли к выводу, что тот принадлежит «фанатику, способному все принести в жертву идее».
Его бездушная одержимость пугала даже многих его соратников-коммунистов. Кукхоф признавался жене, что Шульце-Бойзену крайне недостает хоть какой-нибудь организованности и дисциплины. Коммунист старой закалки Вильгельм Гуддорф был так обеспокоен невероятными идеями Шульце-Бойзена и полным пренебрежением к правилам конспирации, что всегда старался держать его под рукой. Жертва его безрассудства, Като Бонтье ван Беек, находясь в камере смертников, признала, что «Шульце-Бойзен на самом деле был честолюбивым авантюристом, каким его считали Хайнц (Стрелов) и я».
Однако как друзья, так и враги соглашались, что самой характерной его чертой была страсть к безрассудным поступкам. Один из его друзей, философ Адриен Турел, считал «основной помехой его слишком романтическое воспитание, которое в результате вылилось в страсть к красивым фразам».
