Но вот та резкая морщина,
Те запыленные шнурки,
И взор, и гордая штанина,
И злого профиля бугры,
И фаса колкая щетина,
И рта бескровная лощина,
И косм редеющий венец, —
И найден, найден твой отец,
Уж растревоженный речами
О покушеньях, о дворцах,
О зле, колхозах и средствах.
И жали жаркими плечами
Мужчины, и ломали сук,
Роняя “Malboro” из рук.
КамАЗы пыльные гудели,
Как зло гудит веретено
В плену старушечьей кудели,
Когда все слепо и темно.
Меж фар их, каплющих бензином,
В гудке, навязчивом и длинном,
Сотрясся воздух и замолк,
Как трясся временами волк
В лесах, мрачнеющих на склонах.
И «Волги», джипы показались,
И резво люди заметались
В их ярко вылощенных лонах.
И стала прибывшая знать
Сельчанам руки пожимать.
Махмуда Тагировича слегка смущало, что детство его жены, протекавшее в шестидесятых, неожиданно обросло в его стихах постперестроечными деталями. Но он быстро отбросил сомнения, решив списать несоответствия на поэтический прием. Итак, в село для агитации приезжает кандидат в депутаты. Такое еще бывало в девяностых. Описание политических споров не особенно удалось ему, зато он особенно гордился неожиданной концовкой строфы: «Но рыже-чалая корова, Кусок нескромный оброня, прошла, копытцем семеня». Далее Махмуд Тагирович подпустил немного лирики.
Умчалась шумная когорта,
И долго возбужденный дед
Ошеломленному эскорту
Кричал напутствия вослед.
А ты отца с собой тянула
К тропам, к горам, по следу мула.
Как ты любила те прогулки,
Села коричневые улки,
Домов причудливую кладь,
На них уснувшие зигзаги,
И арок темень, и овраги,
И облаков седую рать,
И малолетнего бычка
У материнского соска.
В садах стучали уж камнями,
Сбирая в улей блудный рой,
И меж цветными петухами
Мелькнул, блеснул, завелся бой.
И пал окровавленный враг,
К увеселению зевак.
Вдали тропинки извивались,
По ним горянки поднимались
Просить у неба урожай.
Пока языческим рефреном
Они кричали вожделенно,
Зовя богов и ворожа,
Мужчины соблюдали «дин»{Вера, религия (араб.).}.
Твердили хором: «Бог един».
Чтение Махмуда Тагировича прервали отдаленные выстрелы и вой автомобильных сигнализаций. Он выбрался из кустов, исцарапав себе руки, и выглянул на дорогу. За электрическим столбом прятались два школьника с рюкзаками, а прямо на проезжей части валялся мертвый в полицейской форме. На улице быстро собирался народ. Из автомобилей, доставая телефоны, стали выходить любопытствующие, и уже через минуту образовалась длинная пробка.
Поэтический настрой был сбит. Махмуд Тагирович засунул тетрадь в портфель, пощупал на голове отсутствующую шляпу и пошагал прочь от собравшихся. Он пытался стереть из памяти сцену с убитым полицейским и настроиться на дискуссию с Пахриманом, своим приятелем-лакцем.
