— Значит, со мной много хлопот?
Она непонимающе посмотрела на меня.
— Почему?
— Потому что я ребенок.
— Ты?
Я кивнула.
— Бедная, — сказала она. — Ничего, это пройдет.
— Я тоже не буду заводить детей, — решительно произнесла я.
— Не зарекайся. Вот встретишь кого-нибудь — и все. Так обычно бывает.
— Нет, сначала надо делать всякие гадости. А я не хочу.
— Ну, может, ты еще передумаешь, — Глория отправилась к вентиляционной трубе, похожей на дымовую. Я пошла за ней, мне не было слышно, что она говорит. Наверное, ей стало неловко. Пришел кот и стал тереться о мои колени: он все-таки не упал с крыши.
— Может, тебе покажется, что это романтично… или увлекательно, или…
Она прислонилась к трубе и обхватила ее руками. Мы были довольно высоко, и вид у нее стал немного странный, как будто мечтательный. Как будто она обнимала вовсе не уродливую трубу.
— Может, мне покажется, что мне кто-то нравится, — сказала я, не сводя глаз с Глории. — Пока он не начнет болтать ерунду.
— Ну не все же болтают ерунду?
— Все, — убежденно ответила я.
— Тогда придется влюбиться в немого, — сказала Глория.
— Я вообще не хочу ни в кого влюбляться, и поэтому у меня никогда не будет детей, — сказала я.
Вместо ответа Глория забралась на самый верх трубы, раскинула руки и замерла. Разговор о любви пришлось закончить, чтобы она не потеряла равновесие.
Вскоре она слезла, и я вздохнула с облегчением. Она забралась наверх, чтобы что-то доказать себе. А может быть, просто захотела вдохнуть побольше свежего воздуха.
Цирковой караван все приближался к нашему району.
Мама наконец-то все вытряхнула и закрыла окно.
— Расскажи о своем номере, — попросила я. — Что ты делала раньше. В «Цирке Варьете».
— В другой раз, — сказала она. — Слишком холодно.
Когда мы нашли господина Аля и спустились с крыши, настала пора идти домой.
На маленьком трюмо в прихожей стояла сумка Глории. Она была открыта. Проходя мимо, я заглянула внутрь. Там лежала целая пачка купюр. Я вспомнила заплывший глаз Зака. Если брат попал в передрягу, хочется ему помочь. Чтобы у него больше ничего не опухало. Потому что Адидас говорит про какой-то дурацкий долг. Из кухни доносился голос Глории:
— Вку-усная салака, правда, господин Аль? Маленький непутевый котишка… вот…
Я засунула руку в сумку и вытащила сотню. Она ничего не заметит. Я быстро спрятала купюру в карман.
Я добралась до нашей прихожей, до кухни и до стола — и вот купюра стала жечь, как огонь. Через ткань, прямо к коже. Ногу жгло и щипало.
