Мы вышли из поля зрения машины; действительно, зверь прав, следует спешить, и так мы тут слишком долго топчемся навиду у всех! -- но и я был прав тоже, потому что сотенная пачечкаточно слишком уж казалась тонка; кидала! твердо решил я. Безусловно -- кидала. Но и меня голыми руками не возьмешь! Я сноваполез зачеками, кидалазаденьгами, пересчитал намоих глазах сотенные: восемь их было, восемь! -- и принялся запятерки, но тут уж я сам остановил его жестом: ладно, мол, верю тебе, кидала! -- даи насколько пятерок можешь ты меня надуть? -- натри, начетыре? -- дая страху надороже натерпелся уже от белой этой ЫВолгиы и всего прочего! Я ж вон у тебя чеки не проверяю, продолжал обиженно, но вместе и примирительно бурчать зверь, ананих должны стоять какие-то штампикию (А, может, и не кидалавовсе -- показалось, может?..) Даесть, есть штампики, все o'key! тоже примирительно сказал я, разворачивая чеки веером изнаночной стороною к нему, но глаз с мохнатой руки и денежной пачки в ней все же не спуская.
Наконец, мы обменялись. И ни намгновенье не потерял я из поля зрения зверьих денег, и пачечканаощупь былатеперь вполне нормальная, соответствующая, -- я сунул ее в конверт, конверт в карман и, так и не уверенный, кидалазверь или не кидала -- уверенный в том только, что, если и кидала -- насей раз кидалаобхезавшийся, -- сказал ему, улыбаясь и вроде как извиняясь заинцидент (это если не кидала) или издевательски объясняя (это если кидала) -- сказал ему дашиными словами: знаешь, какие мошенники бывают у ЫБерезкиы, кидалы почище Кио; и углядеть не успеешь. Правда? удивился зверь. Спасибо тебе, что предупредил. Мне ж тут еще, наверное, с полдня гужеваться, поканадубленку наторгую. Спасибо, друг.
Эти несколько фраз, эти взаимные наши улыбки -- все это было коротенькой передышкою после кровопролитной схватки натерритории общего врага: сейчас, когдаденьги лежали в кармане, следовало думать, как уйти: воображение, прежде отвлеченное вниманием, заработало, словно наверстывая упущенное, с утроенной интенсивностью: демонстрировало то группу захвата, выбегающую из белой ЫВолгиы под государственными номерами -- пистолеты наизготовку; то отшлепанные через телевик изобличающие снимки, что подкладывает следователь в самый неожиданный момент допроса; то отпечатки пальцев, снимаемые с меня деловитым прапорщиком; то тюремный -- по Ван-Гогу -- двор, -- если уж дойдет до снимков, до отпечатков пальцев, до тюрьмы -- тут и дядя Нолик не поможет, не захочет ввязываться: не сын же я ему и даже не зятью Я еще раз улыбнулся покупателю, удаляющемуся как раз по направлению к загадочной белой ЫВолгеы (почему к белой ЫВолгеы?) и низом, дворами почесал в сторону метро. Только там, под землею, в вагоне, в случайном многолюдье, мог я почувствовать себя относительно спокойно, адело осознать сделанным. Я стал наплатформе, с которой поездашли не в мою -- в противоположную -- сторону и, кося глазом, когдаподойдет мой поезд, когдаотстоит отпущенные ему секунды, и двери вот-вот уже будут закрываться, -выждав этот момент, резко пересек зал, успев обратить внимание, что замною не рванулся никто; получил по бокам жесткой резиною сходящихся створок и влетел в вагон. Привалился к стенке, отдыхая от неимоверного напряжения, в котором пребывал последние пятнадцать -- двадцать минут, показавшиеся -- извините заштамп -- несколькими часами, и, чтобы реально, зрительно, осязательно, обонятельно (потому что, знаете, деньги пахнут, особенно новенькие хрустящие сотенные -- и пахнут весьмаприятно!) ощутить результат проведенной операции и несколько успокоить иррациональную тревогу, которая так меня и не покинуласо вчерашнего вечера, -- достал из карманаконверт и открыл флажок клапана.
