Центр станции был смещён к террасе у сопки Озёрной. Склон этой террасы круто спадал в долину, плавно переходившую в бухту Опасную залива Алашеева.
«Селл» спустился на главную улицу «Молодёжной» — проспект Сомова, прокатился по обрывистому берегу озера Лагерного и остановился у Клуба полярников.
— Вылазим! — дал команду Шалыт, и Особо Важные Персоны запрыгали через высокие борта на гулкий пластмассовый тротуар.
— В честь высоких гостей был дан обед… — внушительно заговорил Белый, продолжая свою политическую хронику «тонким намёком на толстые обстоятельства», но ему не вняли.
К Шалыту, отряхивавшему пыль с меховых штанов, приблизился щуплый некрасивый человечек, до того зубастый и лупатый, что смахивал на глубоководную рыбу.
— Здорово, Удильщик! — поприветствовал его генрук АЗО, подтверждая, что в головы океанцев и антарктов приходят одни и те же ассоциации. — Что у нас нового?
— Да тут опять… аномальные явления, — доложил щуплый.
— Где это? — навострил уши Купри. — Когда?
— Да здесь, прямо на берегу. Над холмами Свиридова, отсюда хорошо видать было. Буквально двадцать минут назад.
Комиссар выдвинулся вперёд.
— Пострадавшие есть? — спросил он.
— Обошлось без жертв.
— Знакомьтесь, — опомнился Шалыт и представил Удильщика: — Колян Фищев, начальник СИБ.
Сихали небрежно пожал маленькую руку Коляна Фищева и обратился к Шалыту:
— Одолжи вездеход, я прокачусь на место ЧП.
— Да бери! — сделал тот широкий жест и крикнул водителю: — Чак! Подбросишь дорогого гостя!
— Я с тобой, — заявил Тугарин-Змей. И полез в кузов, не слушая возражений.
Тимофей только рукой махнул — с телохраном спорить бесполезно! — и занял место в тёплой кабине. Водитель, прыщавый парнишка лет осьмнадцати, робко кивнул генруку.
— Холмы Свиридова — это где? — спросил генрук.
— Это там, — показал водитель, — на полуострове Борщевского.
— Нам туда.
Транспортёр сыто заурчал мотором и покатил, тарахтя широкими гусеницами.
Спуск к морю от «Молодёжной» был полог, и всё пространство к северу открывалось глазам — белый припай, гранёные розоватые айсберги, отбрасывавшие голубоватые тени. Полярное солнце шутило со зрением, и бескрайняя ледяная равнина отливала вдали желтоватым знойно-пустынным колером.
Пятнадцать минут спустя транспортёр выехал к самому ледяному барьеру. Высотою метров десять, он обрывался отвесно к припаю, запорошенному песком и пылью. Припай «дышал» — колыхался незаметно для глаза, зато были хорошо видны трещины, то разверзавшиеся до чёрной воды, то со скрежетанием и скрипом смыкавшие ледяные челюсти.
