Это мое послание, а также моя дерзновенность являются доказательством моего любовного восхищения Вашими произведениями и доверия к Вашей доброте. Пусть мой слабый голос вновь напомнит Вам, что Франция, которую Вы любите, всегда чтит своего поэта и что юные сердца, ищущие вокруг себя сочувствия, вынуждены покидать родину, чтобы улететь к Вам, в места Вашей ссылки.
Мне остается, сударь, извиниться за мою назойливость и за слишком длинную поэму, которую я Вам посылаю. Я знаю, как дорога каждая Ваша минута для нашей литературы, и я могу только сослаться на мое горячее желание быть узнанным Вами. Впрочем, я направляю Вам труд, без сомнения, очень несовершенный, труд начинающего поэта, который еще пока робко пытается сочетать гимн Миру и Любви, мало гармонирующими с современным политическим моментом.
Чтобы Вас заинтересовать моим героем, я сошлюсь только на то, что он вполне реален. Он не является случайным плодом моего воображения, он существует под солнцем, имея только две страсти — чистое небо и любовь. Пусть он найдет у Вас немного сочувствия. Я сообщаю это на всякий случай, чтобы Вы могли оценить достоинства и недостатки поэмы, и, несмотря на мою боязнь надоесть Вам еще больше, я осмеливаюсь просить у Вас драгоценных советов.
Примите, сударь, уверения в глубоком уважении самого смиренного из Ваших почитателей.
Золя не принадлежал к числу тех великих писателей, чье дарование во всей своей силе пробуждается уже в раннем возрасте. Читая вялые, подражательные строки его поэм, никак нельзя угадать будущего автора «Ругон-Маккаров». Духовное развитие Золя протекало медленно. И в двадцать лет он был наивен и ребячлив в своих взглядах на жизнь и литературу. Как на бога смотрел он на В. Гюго, с благоговейным трепетом преклонялся перед Мюссе, Байроном, Ламартином. Романтизм был для него эстетической нормой, философией и руководством к действию. Необыкновенной чистотой и целомудрием веет от юношеских писем Золя. И об этом нельзя не сказать, так как многие его биографы создали нелепую легенду о врожденном патологическом влечении к эротике, что сказалось будто бы на позднейших произведениях Золя. Нет! Золя-юноша долгое время находился под властью самых светлых романтических иллюзий. В юности он прочитал книги Мишле «О любви», «Женщина». Они произвели на него огромное впечатление. В письмах к Сезанну и Байлю часто упоминаются эти книги. Золя славит любовь, способную приносить в жертву эгоистические побуждения. Чувственной любви, которой всегда, по его мнению, присуща корысть, он противопоставляет чистую, целомудренную любовь. В этих рассуждениях, навеянных Мишле, легко увидеть и юношескую застенчивость и вместе с тем мечту о прекрасном и возвышенном. «Наше время не так уж материалистично… — пишет Золя Байлю, — любовь — чувство возвышенное, и оно присуще каждому». В отличие от своих сверстников Золя не стыдится своей целомудренности. Задумывая написать книгу, в которой он хотел бы рассказать о зарождении любовного чувства, он признается Сезанну: «Я любил только в мечтах, и меня никогда не любили по-другому». Или в другом письме: «Ты меня спрашиваешь о моих возлюбленных. Мои возлюбленные — это мои мечты».
