— Ничего.
— Как это?
— Для чего построены эти горы? Кем? Когда?
— Объяснения звучат не убедительно?
— Абсолютно.
— Хочется притронуться рукой?
— Конечно. У меня было чувство, что я соприкасаюсь с великой мировой тайной, ни кем не объяснимой.
— Ты хотела бы туда вернуться?
— Да. Но не поеду.
— Почему?
— Если будут деньги, поеду куда-нибудь еще. На земле столько интересного.
— А Сфинкс?
— Вот вопрос: куда он смотрит?
— Куда?
— Я читала, что на Кайлас.
— Но ведь, он далеко?
— Тем не менее, пишут, что взгляд его устремлен на «вечный материк».
— Это Тибет и Гималаи?
— Так пишут.
— Но правды никто не знает?
— Никто.
— У Сфинкса человеческая голова?
— Нет. У него лицо похоже на лицо первобытного человека. А голова — высеченный камень, несколько напоминающий голову.
— А тело, лапы?
— То же самое. Отдаленно напоминает. Там есть и не высокие пирамиды. Они, по моему разумению, рукотворны, но пирамиды… Все-таки не дает покоя мысль о том, что жили до нас, арийцев, «большие люди».
— Атланты?
— Наверно. Если пирамиды строили такие люди как мы, то возникает вопрос: насколько больше нас они знали? А может, были умны не- понятным для нас умом?
— Умеют древние держать тайну?
— То ли они умеют держать, то ли мы не умеем открыть.
— А может, не хотим?
— Может, и не хотим.
— Почему?
— Во-первых, тайна привлекает любознательных и, таким образом, деньги.
— А во-вторых?
— Что мы хотим узнать о древних? На что рассчитываем? На какие вопросы надеемся найти ответы?
— Интересно, открывшиеся тайны, не принесут ли разочарования?
— И вообще, сможем ли воспользоваться разумно старыми, обновленными знаниями.
— Мне всегда казалось, что у людей, стоящих перед алтарем, возникает чувство сопричастности с Вселенной.
— Не знаю. Но думаю, что чувство тайны должно присутствовать.
Опять молчание. То ли тема исчерпана, то ли, не зная, как себя вести, смущение.
Кирилл ухмыльнулся и сказал: «Можно грубоватый анекдот?»
— Можно.
— Это даже не анекдот — это вопрос.
— О чем спрашиваем?
— Что лучше: заниматься трудом с любовью или любовью с трудом?
— Первое.
Опять молчание.
Ему показалось, что анекдот был не кстати. Задумавшись, не заметил, как Наташа выскользнула из-под спальника, выполняющего роль одеяла.
Все в ней было хорошо: лицо, волосы, фигура, рост. А вот нога была перебита в двух местах. Перебита она давно, уже все давным-давно зажило, но шрамы остались. И самое главное: осталась боль в поврежденных суставах. Поэтому и хромала. Хромала, интуитивно уменьшая боль. Она никому не объясняла подробности — почему так, а не иначе. Потому, что понимала — это никому не интересно. В лучшем случае — сочувствие. Но далекая польская кровь (от бабушки) не давала ей права на то, чтобы вызвать жалость. Ни сочувствия, ни жалости. Всей своей манерой поведения она говорила: у меня все хорошо.
