Выбор профессии: «Кем ты себя воображаешь?» | страница 2



— Не нужно считать, что писатели какие-то особенные люди. Если пишешь — значит, ты писатель.

Но, подумав, возражает себе:

— Получается, что нет. Желание стать писателем — самый обыкновенный эгоизм: стремление стать кукловодом и тем самым отделить себя от остальных марионеток.

Решив, что слишком к себе строг, Ники делает вывод:

— …Сначала надо разобраться, кто писатель, а кто просто пишет…

И тут же восклицает:

— Что это я! Я же хотел стать именно писателем. А если не смогу, то и пробовать не стоит!

Писательство — расположение слов на бумаге — занятие довольно обыденное, и, судя по размышлениям Ники, ничего волшебного в нем нет. Любой мало-мальски грамотный человек может взять в руки орудие письма и наставить закорючек на белом листе. Но быть писателем значит занимать известное социальное положение, причем существенное, весомое — уже само слово «писатель» внушает нам уважение. Ники хочет заняться сочинительством, потому что его привлекает статус — он стремится занять определенное место в обществе. Счастлив тот, кто берется за перо просто так, чтобы водить им по бумаге, не думая о своей будущей роли! Не всегда она блаженна и благословенна, зачастую — обременительна, да и плата за нее высока, хотя, как и многое другое, она может наделить властью того, кто хочет переодеться в соответствующее платье и сыграть ее.

Но платье бывает разное. Ребенок — творение не только тех или иных родителей, языковой среды, климатических условий и политической ситуации, но и принятой воспитательной системы: нужно ли разговаривать с ребенком, как со взрослым, прибегать ли к порке, нахваливать ли его каждый день, чтобы в будущем не пострадала его самооценка, и так далее. То же верно и для писателей. Никто из них, став взрослым, не попадает в нейтральное, свободное от предвзятости по отношению к литературному труду пространство. Мы спотыкаемся о заранее расставленные камни: кто мы, какими должны быть, что такое хорошая литература, какую социальную роль она выполняет или должна выполнять. И наши собственные представления о том, что мы пишем, есть следствие ушибов об эти камни преткновения. Можно пытаться соответствовать общепринятому, можно протестовать и обвинять других в том, что они пытаются загнать нас в определенные рамки, — все равно чужие взгляды влияют на нашу писательскую жизнь.

Сама я выросла в обществе, где, на первый взгляд, таких ограничений было немного. Когда я родилась, а случилось это в 1939 году, через два с половиной месяца после начала Второй мировой войны, — литература и искусство в моей стране не были главной темой обсуждения. Людей в Канаде занимало другое, и если они о чем и задумывались, то не о писателях. Девять лет спустя, в 1948-м, в одном журнале вышла статья под названием "Канадцы умеют читать, но читают ли они?" Автор, поэт Эрл Берни, заявил, что в домах у большинства канадцев есть только три книги: Библия, Шекспир и «Рубаи» Омара Хайяма в переводе Фицджеральда.