Ранним утром следующего дня мы разматывали удочки на его берегу. Запасливый Тимка на всякий случай притащил ведро. Солнце еще не разогналось для обогрева земли, и раздетый Мешок мелко дрожал в утренних порывах довольно прохладного ветра.
— Ну, Мешок, с Богом, — подал сигнал Тимка.
Мешок перекрестился и полез в воду.
С полчаса мы молча смотрели на поплавки. Рыба не шла.
— Да не плескайся ты там — всю рыбу распугаешь, — шикнул Тимка.
— Пугать некого, — справедливо заметил Серега.
— Надо его — на глубину.
— Мешок еле-еле на воде держится, — напомнил Серега.
— Вот пусть лежит и держится… и не шевелится.
Рыба на Мешка не шла.
— Дохлый номер, — еще через полчаса подвел черту Серега. — Мешок, вылезай.
Мы помогли Мешку выбраться из воды и принялись мутузить его и гонять по берегу, потому что у того зуб на зуб не попадал, но Мешка гонять — последнее дело, и он продолжал стоя трястись до тех пор, пока мы не сварганили для него малый костерок на скорую руку…
— А ты говоришь — Маугли… одной крови… — Тимка не мог скрыть разочарования.
— Мешок мог бы другую рыбу подманывать, а не эту, — предположил Серега.
— Какую другую?
— Китов или дельфинов, которые родятся не икрой, а такими же родами, как и люди.
— Так тех ему снова стало бы жалко, — отмахнулся Тимка.
— Тех и мне жалко, — согласился Серега.
За этими ежедневными забавами и заботами Мешок на некоторое время счастливо отвлекся от необходимостей справедливого обустройства мира. Однако совсем отказаться от доверенного ему служения Мешок не мог, и за летнее время перед шестым классом он сделал еще два добрых дела. В результате дочиста сгорела Тимкина хата и колхозный бригадир Кузьма стал калекой на всю оставшуюся ему жизнь.
Кузьма был вечным бригадиром, и так же вечно самым убедительным орудием его бригадирства был неимоверной длины кнут, которым Кузьма управлялся с артистической ловкостью. Рассказывали, что еще зеленым юнцом при немцах он уже бригадирствовал над односельчанами, чтобы те добросовестно мостили сашу, что и по сегодня булыжной лентой шириною в две полосы петляет из поселка в районный центр. Шептались, что таким же, а может, и этим самым кнутом на той саше он до смерти засек своего отца в стремлении к идеальному качеству работы. Подпевалы Кузьмы (а у любого бригадира обязательно есть свои подпевалы) уточняли, что отца Кузьма и кнутанул только легонечко один раз исключительно для примера и назидания, а сердце разорвалось у старика вовсе не от кнута, а от обиды, но самое главное, что урок оказался убедительным и сашу замостили на совесть, в чем каждый может убедиться собственными ногами.
