Мимо нас протиснулись две клуши и жердястый мужик из автобуса, и мент пропустил их на первый ряд, где они и примостились сбоку у прохода.
— Садитесь, садитесь, — шипели на нас менты, и мы вчетвером уселись в середине пустого четвертого ряда. Перед нами на голой сцене в слишком ярком свете стоял стол под красным бархатом и за ним на заднике — абсолютно нелепый транспарант, выкопанный скорее всего в реквизите обязательных демонстраций: “Няхай жыве наш радзянскi суд!”
А в общем, что тут нелепого? Няхай…
Все мои знания о суде в то давнее время были исключительно книжными, причем преимущественно — из зарубежных книг. Поэтому я был уверен, что в суде (точно как в тех правильных книгах) все непременно разъяснится: Пашку с Генкой оправдают (их смущенные улыбки… материнские радостные слезы… цветы), а клеветника Дубовца (интересно, где эта гадина прячется?) как-то накажут (ну, не в тюрьму, конечно, но порицание какое-нибудь), и все закончится замечательным праздником…
— Смотри, — ткнул меня в бок Тимка, — Мешок молится.
Мишка, закрыв глаза, беззвучно шевелил губами.
— Пусть молится. Это он Серегу отмаливает.
Хмурый Сергей повернул голову ко мне:
— Точно. Мне Мешок сам сегодня сказал, что главное — тебя отмолить.
— Да-а? — протянул Сергей и взглянул на Мишку. — А меня будто бес толкает встать и сказать, что все это не они, а я…
— Не дури, — Мишка открыл глаза, — не дури, Серый…
— Айда пересядем, — предложил Тимка. — Что-то здесь не в строчку.
Что-то и вправду было не так. Глухая тоска холодила нутро. До дрожи. Непонятно, откуда она шла. Может, от оглянувшихся ментов? Нет, у них самих глаза с каким-то странным перепугом. От пустого стола под ослепительными софитами? От неправдоподобно бледных лиц Пашки и Генки, оглянувшихся и неудачно попробовавших улыбнуться? Скорее всего, все они сами ощущают ту же беспросветную тоску, и от этого перепуг в их глазах, лицах и голосах. Над первыми рядами и дальше, на сцене, сгущалось что-то враждебное и беспощадное.
Мы перебрались в гущу и тесноту зала и не заметили пигалицу, которая выскочила на сцену и что-то пропищала. Все шумно встали.
На сцену вышли те пыльные тетки из автобуса, а тетка с папкой в руке скомандовала: “Садитесь!” Потом к ним присоединился сердитый старикан. Так они и торчали стоймя под ярким светом в мертвой тишине зала.
— Стулья, стулья, принесите стулья, — зашипел ментовской начальник из первого ряда.
— А няхай стоят, — шутканул кто-то из задних рядов.
