Надо было выбить из вышестоящего начальства медные трубы и соответствующие каски (ну и научиться дудеть, но это потом — когда будет во что). Пожалуй, они бы и научились, но прямо в пожарной части случился незапланированный пожар, в котором и сгорели все их блестящие мечты вместе с осиротевшей без постоянной заботы пожарной машиной.
Однако все это будет позже, а в ту ночь Иваныч доставил притихших Серегу, Пашку и Генку к месту исполнения собственного приговора. Под звяк стаканов и хохотки пожарных участковый рассказал о случившемся безобразии и, уходя, напутствовал окончательно проснувшихся пожарных:
— Легонько.
Беззлобно и основательно приговор участкового был приведен в исполнение форменными брезентовыми ремнями всеми пожарными по очереди. А под утро еще раз — для лучшего запоминания. Легонько-то оно легонько, но в следующее довольно долгое время жить было комфортнее стоя.
В своеобразных новациях Александра Ивановича по установлению правопорядка в отдельном поселке было одно несомненное преимущество: участковый никого не наказывал дважды за один и тот же проступок, и поэтому даже самая болезненная профилактика облегчалась сознанием полного искупления грехов. Ни жалоб родителям, ни телег в школу или на работу, ни штрафов и уж тем паче ничего более серьезного — гуляй и наслаждайся.
Но в этот раз все пошло кувырком.
Наутро Дубовец явился в поселковую милицию с отцом (еще большим Дубовцом, чем сын) и с уже написанным заявлением.
Вразумить их участковому не удалось. Он заполнил требуемые сопроводительные бумаги к заявлению гражданина Дубовца и потарахтел на своем броневике в районный центр в надежде повернуть это дело по административным рельсам (максимум пятнашка — не беда). Но в стране разворачивалась всенародная борьба с хулиганством и прочими антиобщественными увлечениями, и начальство в районе дало делу ход. Всего-то и отторговал Иваныч для свежеиспеченных преступников, что ближайшие сутки, договорившись, что милицейский уазик приедет за ними завтра.
В поселок Иваныч вернулся до козырька фуражки наполненный зеленой злобой, и это его незнакомое впрозелень лицо торчало устрашающим пугалом на фоне форменного синего мундира. Лучше было ему не попадаться. Он объехал дома завтрашних узников, чеканно извинился перед каждым за напрасную ночную профилактику и сообщил про завтрашний милицейский конвой.
Серегин родитель сломя голову бросился в район по старым знакомым и собутыльникам, которых приобрел немало со времен своей партизанской молодости; шуршал там грамотами и бренчал наградами, но сына отвоевал. Серегу пустили по этому делу свидетелем с обещанием позже отмазать вчистую.
