Со страхом вспомнила она о ста одиннадцати пророчествах святого Малахии – ирландского монаха, архиепископа Армага, – записанных в 1139 году. В свое время она довольно долго изучала эти тексты по заданию святой Церкви, поэтому прекрасно их знала. Последнее из пророчеств предстало перед ее мысленным взором, словно написанное огненными буквами.
Сто девятое, De Mediatate Lunae, или «Половинка луны», предвещало трагическую смерть Иоанна Павла І в 1978 году.
Сто десятое, De Labore Solis, или «От трудов солнца», говорило о блестящем правлении Иоанна Павла II.
Сто одиннадцатое, De Gloria Olivae, или «От славы оливы», – о папе Бенедикте XVI, которому суждено было увидеть начало беспощадной религиозной войны, развязанной мусульманским миром, во главе которого встал Пакистан.
Оставалось еще одно пророчество, последнее. Сердце в ее груди застучало быстрее и сильнее.
In persecutione extrema sacrae romanae ecclesia sedebit PETRUS ROMANUS, qui pascet oves in multis tribulationibus; quibus tran-sactis, civitas septicollis diruetor; et judex tremendous judicabit populum.
Во время последних гонений на Святую Римскую Церковь на престол воссядет римлянин по имени Петр, который поведет своих овец туда, где ждут их неисчислимые терзания; когда это свершится, Город семи холмов[1] будет разрушен и страшный Судия будет судить людей.
Внезапно она услышала шум. Монахиня обернулась. Среди руин она увидела спасенное ею Дитя.
И Дитя это было живым свидетельством того, что последнее пророчество вскоре исполнится.
39 год н. э., город Вьен, Галлия
Понтий Пилат посмотрел на водяные часы, поддерживаемые двумя нимфами из полупрозрачного зеленоватого камня, который был вывезен из Палестины в качестве военного трофея. Утекавшее время напомнило ему о том, что за ним очень скоро явятся имперские легионеры. Это был вопрос даже не недель, а дней. Он бросил взгляд на портрет императора Калигулы – человека, который отстранил его от исполнения обязанностей прокуратора Иудеи, а потом отправил в изгнание во Вьен. Здесь его жизнь была полна удовольствий.
Рабы поставили украшенную орнаментом в виде виноградных листьев амфору на столик с ножками, выполненными в форме львиных лап, который стоял подле золотого ложа, где время от времени появлялись томные полногрудые женщины, но он этого даже не заметил. Понтий Пилат устал. В мрачном будущем он не видел даже тени радости.
– Все мы умрем, – сказал он, обращаясь к облаченному в латы императору, чей безумный взгляд был устремлен куда-то поверх колонн. – Но я не доставлю тебе удовольствия убить меня.
