Служба эстандарт-юнкером явилась для Давыдова прекрасной закалкой. Конечно, и это время можно было бы прожить в свое удовольствие: заплати несколько копеек солдату, он тебе и коня вычистит, и амуницию починит, и в караул вместо тебя сходит — да только настоящий офицер из тебя потом вряд ли получится. Именно строгость, дисциплина и муштра выковывают железный характер военного человека, который не боится трудностей, умеет жестко повелевать подчиненными и беспрекословно подчиняться старшим.
Но это лишь часть качеств, необходимых офицеру… Недаром же, когда новоиспеченный кавалергард Давыдов, по его собственному определению, «таковым чудовищем» — вспомним описание в начале данной главы — поспешил к своему двоюродному брату Александру Михайловичу Каховскому, то «вместо поздравлений, вместо взаимных с ним восторгов этот отличный человек осыпал его язвительными насмешками и упреками за поступление на службу неучем. „Что за солдат, брат Денис, — заключил он поразительный монолог свой, — что за солдат, который не надеется быть фельдмаршалом! А как тебе снести звание это, когда ты не знаешь ничего того, что необходимо знать штаб-офицеру?“…»[47].
Обрываем цитату, обращая внимание на слово «штаб-офицер», которое порой трактуется как «офицер штаба». Не так! Вспомним вопрос Чацкого: «Ты обер или штаб?»[48] — и поймем, что имеются в виду «обер-офицер» — то есть офицер в чине от прапорщика до капитана в пехоте или от корнета до ротмистра в кавалерии, и «штаб-офицер» — от майора до полковника в армии или полковник гвардии, в которой других «штабов» не было. То есть кузен язвительно упрекнул шестнадцатилетнего эстандарт-юнкера в том, что тот не имеет знаний, необходимых полковнику! Хотя между этими двумя чинами, опять-таки говоря словами Грибоедова, «дистанция огромного размера» — но ведь уже в 29 лет Денис станет генерал-майором, воистину карьером>{21} пролетев это расстояние! Не зря все же приметил и благословил его великий Суворов, и нужно было спешить жить. В то время вся «образованность» Дениса, как известно из его формуляра, заключалась в том, что «по-российски и по-французски читать и писать умеет». А потому «самолюбие Давыдова было скорбно тронуто, и с того времени, гонимый словами Каховского, подобно грозному призраку, он не только обратился к военным книгам, но пристрастился к ним так, что не имел уже нужды в пугалищах, чтоб заниматься чтением»[49].
Как говорится в очерке, помещенном в «Сборнике биографий кавалергардов», «со всем пылом своего увлекающегося характера принялся Давыдов за изучение военных наук, насколько ему дозволяли это служба и стесненные материальные обстоятельства»
