Чудаки с Улики. Зимние птицы | страница 3
Людмила Милешкина, посматривая издали, как писал Козликов, спросила у рыбака:
— И карасиков конфискует?.. Радуйся, дядя Ваня, тебе крупно повезло!
— В чем же?.. — Мужичок перестал отливать воду, смотрел на Людмилу выжидательно.
— Ты, дядя Ваня, днем на покосе жилы тянул из себя и ночь не спал, чтоб своих гавриков накормить, верно? Сколько у тебя их? Трое, да сестра из города привезла двоих. Пятеро? И корова не отелилась? Теперь у тебя, дядя Ваня, никакой заботушки не будет о семействе: отнимет рыбку товарищ инспектор и сам же ораву твою накормит…
— Насчет сеток постановление есть, слыхали? — не отрываясь от писания протокола, заявил Козликов. — Удочками надо рыбачить.
— Лови, дядя Ваня, хороший совет, — смешливо подхватила Милешкина. — Товарищ освобождает тебя от покоса и пахоты, ковыряй червячков в черемушнике, посиживай под талиной, напевая: «Ловись рыбка, большая и маленькая…»
— В половодье на удочку не клюет, — убедительно сказал мужичок. — Всяких козявок и букашек вдоволь на воле…
— Тогда зачем тебе голодом морить ребятишек? Переезжай в город, живи припеваючи. А товарищ инспектор за тебя колхозную землицу обработает, сена накосит и коровушек подоит, — едко посмеивалась Людмила и глаз не спускала с молчаливого егеря.
Козликов составил протокол и, подавая мужичку на подпись, потянулся было за сетью с карасями. Раньше его Людмила схватила сеть.
— Что за шутки! — егерь строго глянул в глаза Людмилы.
В ясных карих глазах насмешка и настойчивость и какая-то бесшабашная удаль. Козликов смотрел в глаза Людмилы зачарованно, позабыв о лодочнике, о протоколе, — обо всем на свете забыл.
— Ну и женщина! — воскликнул он, тут же спохватился, нахмурился, сказал дяде Ване:
— Штрафик заплатите…
Омшаник в мелком разнолесье на краю картофельного поля — просторного и светлого. Когда-то полем пробежал рысью матерый волк, красная лисица наюлила; косули, пугаясь чистого снега, ходили закраинами. Зато холм омшаника густо расписан мышиными и птичьими цепочками, фазаны понаторили глубокие тропки, разметав павлиньими хвостами снег; куда-то промчался соболь, оставив на снегу слабые вмятины, будто лапы у него в пуховых варежках.
Дверь хранилища, чтобы не промерзала, была завалена овсяной соломой. Прежде чем отбросить солому, Людмила побрякала избитым, дырявым ведром, висевшим на суку ясеня. Гремела и настороженно посматривала на солому.
— Как же не постучать, — словно в чем-то оправдывая себя, сказала Людмила. — В Полетном так вот пришел к хранилищу истопник, старый дедушка, взял вилы и давай выбрасывать сено из пристройки. А из сена как зарычит кто-то лютым зверем! Истопник прямо с вилами во всю мочь припустил в деревню. После уж с гордостью говорил, что и не заметил, как отмахал десять километров, — про курево не вспомнил и на пеньке посидеть ни разу не потянуло…