Эквефи показалось, что ночь немного посветлела. Тучи расступились, и в просвете неба проглянули звезды. И луна, должно быть, перестала дуться — того и гляди выйдет на небо. Когда луна выходит на небо поздно ночью, люди говорят, что это она отказывается от еды, — точь-в-точь, как сердитый муж после ссоры с женой.
— Агбала-ду-у-у! Умуачи! Агбала жене уну-у-у!
Так и есть — она не ошиблась. Жрица приветствовала деревню Умуачи. Сколько же они отшагали! Просто не верится! Когда узкая лесная тропинка кончилась и они вошли в деревню, мрак чуть посветлел и стали видны смутные очертания деревьев. Эквефи щурила глаза, стараясь разглядеть дочь и жрицу. Вон они, вон! Она их видит! И тотчас очертания их словно таяли и вновь сливались с темнотой. Она устало брела дальше.
Теперь голос Чиело опять звучал непрерывно, как в самом начале пути. Эквефи почувствовала, что они находятся на открытой площадке, и догадалась, что они вышли на ило — место деревенских сходбищ. И тотчас сердце ее сжалось от страха: она поняла, что Чиело остановилась. Да, да, Чиело пошла назад. Эквефи быстро отступила в сторону, давая ей дорогу. Чиело прошла мимо, и Эквефи снова начала путь, который только что проделала.
То был долгий и утомительный путь. Почти все время Эквефи двигалась словно во сне. Хотя луна еще не взошла, она была где-то очень близко, и от ее света тьма немного рассеялась. Эквефи уже различала маячившую впереди жрицу с ее ношей. Она замедлила шаги, чтобы Чиело ушла немного вперед. От одной мысли, что Чиело может обернуться и увидеть ее, Эквефи охватывал страх.
Совсем недавно она только о том и молила, чтобы поскорее взошла луна. Теперь же чуть брезжущий свет пугал ее куда больше, чем кромешная тьма. Мир, окружавший ее, оказался вдруг населенным призрачными загадочными существами, которые исчезали под ее пристальным взглядом и опять появлялись, обретая новые очертания и формы. Была минута, когда она до того перепугалась, что готова была молить Чиело пожалеть ее и не оставлять одну. Ей померещился человек, он карабкался на пальму вверх ногами; голова его свисала к земле. Но тут Чиело снова завопила как одержимая, в Эквефи в ужасе отпрянула, не узнав в ее голосе ничего человеческого. Теперь это была совсем не та Чиело, которая не раз, сидя рядом с ней на базаре, покупала бобовые лепешки для Эзинмы и называла девочку своей дочкой. Это была совсем другая женщина — жрица Агбалы, Оракула Холмов и Пещер. Эквефи устало тащилась по лесу, раздираемая страхами. Она принимала звук своих собственных нетвердых шагов за шаги какого-то другого человека, неотступно следовавшего за ней. Руки она прижала к своим обнаженным грудям. Выпала сильная роса, было холодно. Она уже не в силах была ни о чем думать — даже об ужасах нынешней ночи. Она ковыляла в полусне, с трудом передвигая окоченевшие ноги, пробуждаясь к жизни, лишь когда слышала голос Чиело.
