— Где Агбала хочет видеть ее? — спросила Эквефи.
— Где же, как не в своей обители среди холмов и пещер, — отвечала жрица.
— Я пойду вместе с вами, — решительно сказала Эквефи.
— Ты хочешь по собственной воле предстать перед всемогущим Агбалой? — в гневе вскричала жрица, и голос ее напоминал трескучие раскаты грома в период засухи. — Опомнись, женщина, не то Оракул поразит тебя в своем гневе. Приведи ко мне мою дочь!
Эквефи пошла в хижину и вернулась вместе с Эзинмой.
— Сюда, дочь моя, — сказала жрица, — я понесу тебя на спине. На спине у матери ребенок не знает, как долог путь.
Эзинма заплакала. Она привыкла к тому, что Чиело зовет ее «моя дочь». Но сейчас в желтом мерцающем свете Чиело была совсем другой.
— Не плачь, — сказала жрица. — А то Агбала на тебя разгневается.
— Не плачь, — повторила Эквефи, — она скоро принесет тебя обратно. Я дам тебе с собой немного рыбы.
Она пошла в хижину и достала черную как сажа корзинку, в которой держала сушеную рыбу и все необходимое для приготовления похлебки. Она разломила рыбину и отдала половину Эзинме, которая продолжала цепляться за нее.
— Не бойся, — сказала Эквефи и потрепала девочку по голове, выбритой красивыми узорами.
Жрица опустилась на одно колено, и Эзинма забралась к ней на спину. В левой руке девочка сжимала рыбу, и глаза ее блестели от слез.
— Агбала ду-у-у! Агбала экену-у-у-у! — снова принялась взывать к своему богу жрица Чиело.
Вдруг она круто повернулась и, низко пригнувшись под притолокой, вышла из двора через хижину Оконкво. Эзинма плакала и громко звала мать. Скоро голоса жрицы и девочки канули в непроглядную тьму.
Эквефи глядела вслед исчезнувшей жрице и неожиданно почувствовала странную, доселе неведомую ей слабость: она стала похожа на курицу, у которой коршун унес единственного цыпленка. Голос Эзинмы уже совсем замер, и только выкрики Чиело, все дальше и дальше уходившей во тьму, еще доносились до них.
— Чего ты стоишь так, словно ее похитили? — спросил Оконкво, входя в хижину.
— Она скоро принесет ее обратно, — заметила мать Нвойе.
Но Эквефи не слышала слов утешений. Некоторое время она стояла недвижно и вдруг, приняв какое-то решение, выскочила из хижины.
— Ты куда? — крикнул Оконкво.
— За Чиело! — ответила она и исчезла в темноте. Оконкво откашлялся и вытащил табакерку из мешка, висевшего у него на боку.
Голос жрицы становился все слабее и слабее. Эквефи выбежала на главную тропу и свернула влево, на голос Чиело. В непроглядной тьме глаза были плохими помощниками, но женщина не сбивалась с песчаной тропинки, извивавшейся между кустов с влажными от росы листьями. Потом она побежала, придерживая руками груди, которые бились о ее тело, мешая бежать. Она ушибла левую ногу о вывороченный корень, и ее охватил ужас. Дурное предзнаменование! Она побежала быстрее. Но голос Чиело по-прежнему доносился откуда-то издалека. Неужто она тоже бежала? Как она могла бежать с такой скоростью, неся на спине Эзинму? Несмотря на холодную ночь, Эквефи стало жарко от быстрого бега. Она то и дело натыкалась на лианы и высокую траву, буйно разросшуюся вдоль тропинки, а один раз споткнулась и упала. Только тут до нее дошло, что Чиело перестала творить свои заклинания, и она содрогнулась от страха. Сердце ее бешено заколотилось, и она остановилась как вкопанная. Но вот голос жрицы вновь раздался всего лишь в нескольких шагах. Однако увидеть ее Эквефи так и не смогла. Она зажмурилась, потом снова открыла глаза, пытаясь разглядеть жрицу. Все напрасно. Она не видела ничего.
