— Тело Одукве, я приветствую тебя.
— Моя рука касается земли, — ответил Одукве.
— Ты знаешь меня?
— Никто из людей но может знать тебя, — ответил Одукве.
— Я — Нечистый лес, я — Сухой-Кусок-Набиваю-Рот, — я — Огонь-Горю-Без-Хвороста. Если ваш зять принесет вам вино, отпустите с ним свою сестру. Я приветствую тебя.
Он выдернул свой жезл из твердой земли и опять вонзил его в землю.
— Слушай, Умуофия! — прогремел он, и толпа ему ответила.
— Не понимаю, почему эгвугву должны разбирать такие пустяки, — сказал один старейшина другому.
— Ты что, не знаешь, каков этот Узовулу? Он бы никого другого не стал слушать, — ответил тот.
Пока они говорили, перед эгвугву предстали новые тяжущиеся, и началось слушание важного земельного дела.
Ночь стояла темная, хоть глаз выколи. Луна каждую ночь всходила все позднее и позднее, и теперь ее можно было видеть только на рассвете. Когда луна не показывается вечером, а всходит с первыми петухами, ночи бывают черные, как уголь.
Эзинма и ее мать, поужинав фуфу из ямса и отваром из горьких листьев, сидели на циновке. Масляный светильник бросал слабый желтоватый свет. Ночь выдалась такая темная, что без огня легко можно было пронести кусок мимо рта. Во всех четырех хижинах усадьбы Оконкво горело по светильнику, и со стороны каждая хижина казалась ласковым золотистым глазом, светящимся в непроницаемом мраке.
Весь мир погрузился в тишину, нарушаемую лишь стрекотанием насекомых, которое было частью этой ночи, да еще стуком песта в деревянной ступе — это Нвайеке растирала фуфу. Нвайеке жила через четыре двора от Оконкво и славилась тем, что ужин готовила всегда очень поздно. Всем соседкам был знаком стук ее песта. Он тоже был неотъемлемой принадлежностью ночи.
Оконкво поел кушаний, приготовленных его женами, и сидел, прислонившись спиною к стене. Он пошарил в мешке и достал табакерку. Затем опрокинул ее на левую ладонь, но оттуда ничего не высыпалось. Тогда он постучал табакеркой по колену, чтобы встряхнуть табак. С табаком, купленным у Океке, вечно что-нибудь да не так. Он очень быстро отсыревает, и в нем слишком много селитры. Оконкво давно перестал покупать у него. Вот Идиго — тот действительно умеет резать табак. Беда вся в том, что он недавно заболел.
Из хижин жен к Оконкво доносились тихие голоса, иногда прерываемые пением, — это женщины и дети рассказывали сказки. Эквефи и ее дочь Эзинма сидели на полу на циновке. Сейчас была очередь Эквефи рассказывать сказку.
