Каждый год 14 сентября у нас бывает ярмарка. А вечером хлопцы идут на улицу к девчатам.
Я не знал, что из Лисичего к нам приехал карательный отряд и что запрещено позже десяти вечера выходить на улицу. Но, очевидно, если бы и знал, то всё равно выходил бы. Вы же понимаете — тёплые сентябрьские ночи и девчата… Смех под звёздами, сладостные пожатия горячих и жадных рук.
Я почему-то смеялся больше всех, смеялся так, что хлопцы говорили:
— Ой, Володька, должно, не к добру смеёшься, битым будешь…
Я не обращал на это внимания и смеялся, смеялся…
Расходиться начали в десятом часу.
Иду я по Красной улице. И до хаты уже остаётся шагов сто, как вдруг вижу, летит всадник и немилосердно лупит нагайкой человека, а тот истошно кричит от боли.
Я иду спокойно. Думаю — кто-то проворовался на ярмарке, а мне-то что… Иду и не заметил, как оказался в кругу всадников…
— Ты кто?
— Володька.
— Откуда?
— Так отсюда. Вот и хата моя. Видите, окно светится?
— А оружие у тебя есть? — говорит всадник и, наклонившись, ощупывает мои карманы.
А другой всадник склонился ко мне да как перетянет нагайкой раз, другой… И всё норовит по лбу, а я отклоняюсь чуть в сторону, и он попадает по плечу.
— За что?
И наезжает на меня конской грудью их красавец капитан и кричит мне:
— Беги, сукин сын, не то пристрелю, как собаку!..
Я бегу, а он за мной… Да разве от коня убежишь…
Я перемахнул через забор и затаился. И вот слышу:
— Ах вы, буржуазные лакеи, так вас и так…
Кричит уже избитый хозяин гостеприимного двора, где я спрятался, рабочий Свинаренко.
Рабочие возвращались после десяти с завода, а каратели стали их лупить, как и всех.
Конечно, кричал он это, когда казацкие кони стучали копытами уже далеко внизу по Красной улице.
А наутро… У всех хлопцев шишки, у кого на лбу, у кого на виске. На что уж Сашко Гавриленко, хоть и на костылях, а парень красивый, его любили валахские молодицы — правда, за то, что у его отца пивная, — так и того не пожалели. Он кричит:
