Я едва не сошёл с ума, пока шёл совет.
Наконец выходит управляющий.
— Вы приняты, но будете учиться за свой счёт и не должны болеть.
Это же всё равно что меня не приняли, ведь даже при живом отце я был стипендиатом. А как же теперь?..
Я отправился на завод к Вульфиусу, и он, немец, совсем чужой мне человек, согласился платить за меня. Он знал, что я пишу стихи, но когда я говорил ему ещё на заводе, что хочу учиться, он одобрял моё намерение. Говорил:
— Лучше быть хорошим агрономом, чем плохим поэтом.
Я снова стал учеником. Но постоянно опасался, что заболею и тогда меня исключат из школы.
Мне даже так и снилось, что я болен и должен ехать домой. Я рыдал во сне. А утром товарищи спрашивали меня:
— Чего ты плакал, Володя?
За несколько дней до рождественских каникул я не выдержал постоянной тревоги. Когда в шесть утра позвонили на работу, я не смог подняться.
Я заболел.
Пришёл управляющий.
Его ненавистные, в кровавых прожилках поросячьи глазки издевательски уставились на меня:
— Вы же обещали не болеть.
Я молчал.
Что я мог сказать этому палачу, от которого зависела моя жизнь?
Мы его прозвали «Плюшкин».
Во время летних и весенних работ он следил за нами в бинокль с балкона, собирал ржавые гвоздики и клал их в карман своего белоснежного пиджака.
Сына своего Павлика он тоже заставлял собирать гвоздики и платил ему по копейке за дюжину.
Он часто приходил смотреть, как мы работаем. Были хлопцы, которые начинали яростно копать, как только появлялся управляющий, а когда его не было, ничего не делали. А я работал и отдыхал, хоть был управляющий, хоть его не было.
И хлопцев, работающих только у него на глазах, он хвалил, а меня ругал.
А вокруг шумели посадки шелковицы и диких маслин, и я часто писал там стихи.
Управляющий издевался надо мной.
— Вот вы, Сосюра, поэт. Почему бы вам не написать про поросят. Это так поэтично…
* * *
На заводской площади грозно шумели митинги, охрипшие агитаторы в перекрестьях пулемётных лент призывали в красные отряды, но рабочие стояли хмурые и смущённые и мало кто шёл в смертники революции.
И зачем им идти, если в заводском магазине пшено, мясо и растительное масло продаются по ценам мирного времени, например, буханка на восемь фунтов стоила 18 коп., а если чего-то в магазине не было, то рабочим сверх обычной платы выдавали деньги на эти продукты по рыночным ценам.
Завод принадлежал иностранцам, и директор Теплиц-знал, что делает.
Только отдельные герои шли в красную гвардию.
