Как дневник | страница 26



Теперь родители-зрители. Публика. Чем обычно занята публика на детском празднике?

Вариант первый: сидим, глядим, ревнуем. Ага, главные роли опять у тех же самых! В прошлый раз они Деду Морозу стих с табуретки читали, и опять их поставили на табуретку! А мы, между прочим, воспитателям на конфеты тоже деньги сдавали.

Вариант второй: мы прям в цирк попали. Ха! Смотрите, как этот в носу ковыряет, когда свой стих рассказывает. А эта юбку задрала до подбородка и машет ею — вот дирижерша! А тот-то, тот-то! Эк заклинило его на одной и той же фразе. И вообще он все время «фа-фа» произносит вместо других слогов. А та тому на ногу наступает. Вот умора!

Оба варианта отменяются.

Вообще отменяются праздники. Такие праздники.

А что тут поделать? Ну не люблю я цирк. Не цирк вообще, а конкретную его составляющую — дрессированных животных: медведей на мотоциклах, слонов, которые опускаются на колени, львов, которые куда-то там прыгать должны по удару хлыста. Я готова признать, что это особенность моей психики. Моего восприятия. Но можно ли делать вид, что этой особенности не существует? Можно ли не учитывать их в том классе, где я работаю?

Да, цирк меня мало греет. Зато я люблю театр. Я считают, что для детей театр — как хлеб насущный. Не менее важная вещь, чем математика или русский язык. Дети нуждаются в опыте превращений. В опыте легализованного волшебства. В том, чтобы их увидели в свете рампы.

Смотрите, что происходит.

Выходит на сцену Дима десяти лет от роду. Все как в лучших домах: костюм, бабочка, гитара. И вдруг выясняется, вот в этот самый момент, что Дима — красавец. Вчера ты готова была убить этого Диму. Даже язык не поворачивается рассказать, что он вчера вытворял на перемене. А сейчас Дима под аккомпанемент фортепиано играет на гитаре нечто классическое. И видно, что весь он — внутри музыкальной пьесы. И пальцы какие ловкие. Ну и, опять же, глаза. Глаза на лице живут. Я смотрю на Диму и говорю себе: запечатлей его в сердце. Таким, какой он сейчас. Запечатлей покрепче. Тогда ты его уже не убьешь. На уроке русского языка. Во время какого-нибудь тренировочного диктанта. Или во время контрольной по математике. Когда ему придет в голову кукарекнуть (или издать другой звук. Звуковой репертуар у него довольно обширный).

Нельзя — невозможно — убить того, кто был так прекрасен на сцене.

Или вот еще Вова. Вова в обычной жизни — такой непростой персонаж, способный, к примеру, вытянуть из-под соседа стул, когда тот опускается на место после ответа. Ответ отобрал у соседа все силы, он уже мало что соображает. Он уже получил от меня по полной программе. И ему очень надо на стул и наконец-то вздохнуть. И он, конечно, не видит, что Вова с невинным видом этот стул отодвинул, и ему, соседу, теперь на стул ни за что не попасть.