Багровое солнце уже коснулось края воды, и на поверхности волн вспыхивали алые блики. Краски с каждой секундой сгущались, и море от берегов до горизонта наливалось кровью. Там, где падали снаряды, ввысь поднимались алые султаны. Костя смотрел на всплески волн, и ему казалось, будто вся кровь, пролитая в боях за Севастополь, стекла с холмистых берегов в море.
Спасенья нет! Чудес не бывает. И все же где-то под сознанием тлела надежда.
Смеркалось. Неприятельские батареи ослабили огонь. Почти стихла ружейная перестрелка.
Выстрел, раздавшийся рядом, вывел Костю из оцепенения. Он оглянулся. Тело лейтенанта сползло и вытянулось на гальке, наган выпал из ослабевшей руки на камни. Выстрел это как бы послужил сигналом. Теперь то справа на берегу, то слева слышался сухой пистолетный треск. Кончали с жизнью те, кто предпочитал смерть плену.
Весь дрожа, Костя выскочил из воды на берег. Хотелось бежать, скрыться во мраке, но чья-то сильная рука вдруг легла ему на плечо.
Рядом с ним стоял старшина-артиллерист. Не разглядел в сумерках пропыленное, обросшее щетиной лицо, но врезался в память тяжелый, крутой, точно высеченный из камня подбородок и твердый, пристальный взгляд больших светлых глаз.
Старшина нагнулся, поднял пилотку и, прикрыв ею окровавленную голову лейтенанта, сказал:
— Запомни, парень, у нас с тобой еще не все потеряно. Мы и в тылу у врага нужны будем. Понял?
— Понял.
Хотя, по правде сказать, Костя ничего не понял, но спокойный голос человека, будто знающего какую-то истину и убежденного в своей правоте, рассеял охвативший его страх.
— На-ка вот, погрызи. Иногда помогает, — участливо добавил старшина.
Ощутив в руке корявый солдатский сухарь, Костя почувствовал голодные спазмы: два дня ничего не ел.
— Ты здешний? — спросил старшина.
— Здешний, с Куликова поля.
— Вот и хорошо. Глядишь, и свидимся. А сейчас не стой тут. Ступай за камень, там парни и девчата сидят, — старшина легонько подтолкнул его в спину.
И в самом деле, за обломком скалы Костя обнаружил двух ребят из своей ремонтной бригады и Валю.
А наутро — плен. С колонной «цивильных» — граждан Севастополя, которые не успели эвакуироваться, — Костю и Валю пригнали в концлагерь на четвертый километр Балаклавского шоссе. Тысячи людей очутились на каменистой площадке за колючей проволокой, под открытым небом.
Еще в дороге по колонне пронесся слух о том, что эсэсовцы будут «сортировать»: коммунистов и советских работников расстреливать, молодежь угонять в Германию.
