– А я больше не могу-у-у, – призналась Маша. – Вы – два сапога пара. Господи, зачем дети в этот самый подпол залезали?
– Отец лупил, если заставал их плачущими, – объяснил Игнат. – И еще прабабка странно говорила о матери. Понимала – рожать в голод было нельзя, все ходили к знахаркам на аборты, часто умирали. Но, знаете, винила она покойницу за то, что в такое-то время не отказала мужу, забеременела, рискнула и оставила свой выводок сиротствовать.
Его невеста разрыдалась. Жених обнял ее и принялся еле слышно успокаивать. Но где-то в глубине себя был доволен произведенным на женщин впечатлением.
– Двадцатые годы, – задумчиво протянула Лиза. – Почти век прошел. Слушайте, а которая моя героиня в списке с учетом революции семнадцатого? Даже не по себе.
– Мне от другого не по себе, – серьезно откликнулся Игнат. – Впервые с тех пор, как я услышал ту историю, возникла причина ее рассказать. Некому было. И незачем.
– Ну, пожалуйста, не нагнетайте безысходность, – взмолилась Маша. – Почему люди искусства вечно ищут страданий? Банальное плохое настроение раздувают в отчаяние? Вы когда-нибудь радуетесь?
– А то нет, – печально ответила Лиза. – Только скажи, что в страданиях и отчаянии мы были неподражаемы…
– И из нас попрет позитив, – весело заверил Игнат.
– Люди, опомнитесь! – призвала Маша угрожающим голосом, будто давала матери и жениху последний шанс выжить. – Читатель и зритель хочет отвлечься от невезухи и бедности. Он склонен мечтать, а не надеяться, веселиться, а не радоваться, получать удовольствие и не обретать благодать аскезой. Искусство сейчас – плацебо, пустышка, обманка. Но ведь облегчает боль.
Лиза, прекрасно освоившая границы терпения дочери, почувствовала, что пора закругляться.
– Спасибо вам, ребята, – растроганно проворчала она. – Честно, не ожидала, что вас моя писанина заденет. Я еще поразмышляю у себя в комнате. А вы развлекайтесь. Пока, Игнат. Отдельная благодарность за образ твоего сильного прапрадеда.
Она легко выскочила из кресла, в которое, пока читала, незаметно для себя и слушателей забралась с ногами, и оставила жениха с невестой в покое.
Маша искоса поглядывала на Игната, будто впервые увидела. Желание сыграть компьютерного гения, который в студенчестве гребет деньги лопатой, ей нравилось. Но сына сломленной неудачами алкоголички, жертвы собственных амбиций и смены государственного строя? «Это судьба, – думала она. – Вероятно, я люблю не просто маму, а маму-выдумщицу, маму-сочинительницу. И замуж выйду за ей подобного типа. И папочке моему подобного тоже, между прочим. Он, когда эскизы рисует, на этом свете отсутствует. Только мне необходимо специализироваться в психиатрии, терапевт им всем не помощник».
