За ее спиной стояла Эда. Кристен не повернулась к ней и не ответила. Она скрестила руки, чтобы уменьшить дрожь. Ее гнев переродился в презрение.
— У меня появятся шрамы на ногах, пока я дождусь его милости. Ну, хорошо. Это самое малое, что я заслужила, согрешив с врагом. Эти шрамы я буду считать своим искуплением.
— Искуплением! Это звучит по-христиански, великий Боже! У вас есть священник для всех ваших богов, которые требуют искупления грехов?
Кристен не ответила. Холодно спросила:
— На сегодня мы закончили, Эда?
— Да.
Эда наклонилась и отстегнула длинную цепь. Она понимала Кристен. Ей, конечно, нелегко быть в милости у господина и в тоже время сносить такое унижение.
— А теперь пойдем, — проворчала Эда.
Она сняла и ножные цепи, чтобы Кристен легче было подниматься по лестнице, и пошла вперед, уверенная, что Кристен последует за ней. Но та оставалась на месте. Всего лишь мгновение ею владела мысль о побеге, но тут же отступила. Это было бы неразумно — без оружия и всякого плана вырваться сейчас на свободу.
Кристен дошла до своей каморки и остановилась. Комната была совершенно пуста.
Эда опять стояла у нее за спиной.
— Что это значит? — громко спросила Кристен.
— Милорд ничего не сказал мне насчет цепей, но он сказал, что тебе уже не нужна эта комната. Единственная кровать, которая теперь будет в твоем распоряжении, — это его кровать.
Она хрипло засмеялась.
— Ах, в самом деле? По мне, так лучше жесткий пол, чем то, что он мне предлагает.
— Он будет сердиться на тебя, детка.
— А мне все равно, — отмахнулась Кристен.
Эда вышла из комнаты, чтобы сообщить Ройсу о ее решении. Кристен не двинулась с места, пока не услышала, как повернулся ключ в замке. А она ведь так надеялась, что Эда забудет запереть дверь. Пока Ройс был внизу, она рассчитывала взять в его комнате оружие, хотя и не представляла себе, что будет с ним делать.
Кристен перебралась в самый дальний угол комнаты и села на пол в ожидании того, что же будет дальше.
Когда Ройс открыл дверь, Кристен сидела, прислонившись к стене и подобрав колени, чтобы в случае необходимости тотчас же вскочить на ноги. На лице Ройса она не заметила следов ярости, однако и особой радости оно не выражало.
Он только что искупался. На нем была всего лишь белая рубашка с длинными рукавами и накидка из белого полотна, отделанная шелковым шитьем, ниспадавшая почти до пола. Она почувствовала, что, будь она на него не так сердита, его вид заставил бы ее затрепетать от восхищения. Она смотрела ему в лицо, освещенное пламенем свечи, которую он поднял высоко над головой, чтобы лучше ее видеть.
