Джон снова уселся на стул за кассой и раскрыл книжку, пытаясь посмотреть свежим взглядом на знакомые до боли слова и вернуть острое чувство радости и гордости, которое он испытал, когда держал сборник в первый раз. Увы, оно поблекло и стерлось. И никак не приходило опять, будто он вспоминал забытую любовную связь, от которой осталось одно только чувство вины. Он выбрал стихотворение «Хлебы и рыбы» и откинулся на спинку.
Отец швырял тревожные хлебы в недвижные воды,
Будоражащее подношение судаку-язычнику —
Тому, что висел в своем темном одиночестве.
И рядом я — любимец мамы, единственный ребенок.
Я тоже бросил хлебный катышек в челюсти-жернова.
Скомканная, безмолвная мольба на безнадежном крючке,
Натянутая леса убивает всякую мысль,
Пустая голова прекращает знакомую борьбу и разевает рот.
Чуждая стихия вспарывает нутро,
Бессловесные глаза, немее камня,
Слепые, точно небо, исторгают холод.
Джон торжественно закончил чтение. В самом деле хорошее стихотворение. Стихотворение только потому, что он так сам его назвал, хотя некоторые строки были короче других.
Дверь магазина отворилась. Появился Клив.
— Господи, как ты меня напугал. Я решил, что забыл запереть дверь.
— Нет. Просто я встал пораньше и решил прибраться. Привет.
— Грандиозно. Я твой должник. Чувствую себя препогано. Ну как ночка? А она какова, а? Фантастика! Я хочу сказать — в натуре! Сам до одури продрочился над книгой.
Клив поставил на прилавок коричневый бумажный пакет и выудил из него полипеностироловые стаканчики с капуччино, три сдобные булочки и флакон с аспирином. Клив был огромным шотландцем, весьма упитанным, с рыжими редеющими волосами и похожими на изюмины глазами.
А еще он был романистом — из тех, кого ни разу не публиковали. Рукопись держал в кладовке в синей папке рядом с рулонами туалетной бумаги и пылесосом. Джон читал его роман — эротико-семенную фантазию о глубоководном ныряльщике, который повстречал маньячку-русалку. На первых двадцати страницах ныряльщик общался с ней не менее двадцати раз. В обеденный перерыв Клив выходил в кладовку, запускал в ширинку руку и продумывал механизм совокупления с русалкой, у которой нижняя половина, как известно, от рыбы.
— Джон, у меня тут небольшая проблема. Не могу представить, где у русалки промежность. Я написал, что он влупил ей сзади — этакая псово-налимья поза. Как ты думаешь, это возможно?
— Клив, русалки бывают только в сказках.
— Знаю. А если бы были на самом деле?
