— Куда мы едем?
— Куда-то пообедать. Где это, Хеймд?
— В Нижнем Суэлле у Стоуна-Уолде.
— Вот где. Ты знаешь это место?
— Нет.
— Мы встречаемся с Оливером Худом. Ты с ним знаком?
— Только по имени. Он, кажется, из театра?
— Да. У него есть какой-то проект. Надо выяснить, глянемся ли мы друг другу.
— А я тут при чем?
— При том, что ты моя принадлежность — носильщик сумочки, ловильщик такси, заказывальщик напитков, убиральщик посуды. Ну ладно, Джон, ради Бога, перестань, ты со мной, потому что я хотела провести с тобой день. И мечтаю снова переспать. Я не собиралась об этом говорить, но вижу, какой ты подозрительный. — Она рассмеялась. — Не возражаешь побыть моим приятелем на выходные?
— Извини, я такой болван. В это трудно поверить. Раньше со мной ничего подобного не случалось.
А теперь случилось. Они протолкались сквозь пробку перед выездом на магистраль М25; Хеймд сразу же занял скоростной ряд, и «мерседес» в шелесте шин плавно, но резво устремился на Запад. Си-Ди-плейер играл подборку дорожной музыки. Ли изящно откинулась на спинку, уронила руку Джону на бедро и читала «Вэрайети»[12]. А он смотрел на уносившийся назад туманный пейзаж и испытывал душевный подъем — чувство, которое возникает, когда под квадрофонический ритм на большой скорости уезжаешь из города. Джон понял, как редко покидал мостовые Лондона. Для бедняка поездка ассоциировалась с грязными автобусными станциями, толкотней, побитыми багажом ногами, беготней по эскалаторам, очередями и стычками с наглецами, пивным дыханием в нос и орущими детьми. Кроме двух вылазок в год — домой на Рождество и августовский день отдыха[13] — он последний раз выбирался из Лондона на похороны деда в Лидс. Картина освобождения и воли почти причиняла боль. С «мерседесом» и Хеймдом все оказалось просто. Просто и чертовски приятно. Джон положил руку на шелковистое бедро Ли и ощутил, как расширяется его боковое зрение.
— И как я выгляжу?
Он нехотя оторвался от окна.
— Сказочно. Ты сама прекрасно знаешь, что выглядишь потрясающе.
— Это естественно. Речь не о том. Я подходяще выгляжу для субботнего обеда в Нижнем Суэлле и общения с театральным народом?
На Ли был розовато-лиловый кашемировый костюм с золотыми пуговицами и юбкой чуть выше колен и красная блузка.
— Когда в последний раз Ларри и Вивьен вытаскивали меня позавтракать, мы все были в блейзерах и галстуках. Откуда мне знать, в чем принято общаться с театральным народом.
— Это все твоя чертова страна. Мне казалось, что интеллектуалы выглядят именно так, когда цепляют на себя наряды на сельский манер.
