*
Мы с Неверкиной сидим на подоконнике друг напротив друга и курим. Она выставила колени перед собой, платье задралось, по ноге течет струйка спермы. Один из пацанов сует голову в окно и спрашивает Неверкину: "Можно потрогать у тебя между ног?" Она говорит "нет", пацан исчезает.
Мы кидаем бычки в унитаз и спрыгиваем с подоконника. Я выдираю швабру из двери и открываю ее. В коридорчике, возле умывальника, столпились около десятка младшеклассниц. Одна залезла на раковину, задрала платье и мочится. В женский туалет на втором этаже они ходить боятся - старшие издеваются над ними.
Выходим из туалета и натыкаемся на Саенко из "б" класса. Я его ненавижу, а он меня. Он раньше лез к Неверкиной, но она его прокинула. Он сильнее меня. Я боюсь, но притворяюсь, что все нормально, сую ему руку поздороваться. Неверкина улыбается мне и убегает на урок - она отличница, и никогда не опаздывает. Саенко бьет первым. Ногой. В живот. Я спиной открываю дверь туалета и падаю под умывальник. Он молотит меня ногами, не давая подняться.
Саенко - любимчик нашей немки Анны Антоновны. Мы занимались с ней сексом один раз, весной. Она сказала, что подаст заявление за изнасилование. Я сказал: "Хорошо". У нее тогда было большое горе - дочка-восьмиклассница залетела от грузина и ушла в вечернюю школу. Она мне потом все рассказала когда мы сидели в ее кабинете и пили пиво из трехлитрового эмалированного бидончика. Анна Антоновна утром пришла с ним на занятия, и я подумал, что это квас. В пиве плавали оторванные крылышки майских жуков, и мы сплевывали их на пол. А потом попрощались - и все. А летом она уехала отдыхать в Пицунду, и за ней на вечернем пляже увязались два молодых грузина, и она долго думала, изнасилуют они ее, или изнасилуют, а потом убьют, и решила, что это одно и то же. В этом году нам дали новую немку, выпускницу иняза, и сегодня я буду с ней знакомиться.
Саенко устает молотить меня ногами и уходит. Я встаю и обмываюсь холодной водой над умывальником, в который написила безымянная первоклассница. При этом я ощущаю внутреннюю свободу и гармонию с собой.
В таком состоянии я выхожу из туалета и иду к лестнице на второй и третий этажи. Впереди меня идут двое восьмиклассниц, я рассматриваю их голые ноги в красных волдырях от крапивы. Хотя, может быть, это не крапива, а диатез.
Немецкий - в кабинете химии. Дверь лаборантской закрыта изнутри, а Ленка Егорова стоит на шухере. Значит, в лаборантской ее подруга, Олька Гринько, и кто-то еще. Я не знаю кто, мне все равно. Я сажусь за парту. Сидящая через проход Красневич, сняв стоптанный шлепанец, кладет ногу мне на колени. Между пальцами - грязь. Она живет далеко, и ей приходится каждое утро идти в школу по пыльной неасфальтированной улице. Мне ее даже бывает жалко, но не сейчас. Я стряхиваю ее ногу.
