В ноябре 1554 года тридцативосьмилетняя королева неожиданно объявила, что ждет ребенка, на что уже никто не надеялся. Появление наследника от англо-испанского брака могло бы изменить весь ход не только английской, но и европейской истории, безусловно закрепив успех Контрреформации. Одни ждали родов с тревогой, другие — с надеждой. Для принцессы Елизаветы появление ребенка означало бы конец ее надеждам когда-либо взойти на престол, и вся ее дальнейшая жизнь виделась в этом случае лишь жалким прозябанием с каждодневным притворством, религиозным лицемерием, заискиванием перед сестрой и ее потомством и страхом, вечным страхом за свою жизнь. Она тем не менее принялась собственноручно вышивать подарок будущим племяннику или племяннице — детский набор с чепчиком из белого атласа, шелка и кружев (он и по сей день хранится в замке Хивер). Одному Богу известно, какие мысли теснились у нее в голове, когда она склонялась с иголкой над шитьем. Или дьяволу?..
Ребенок между тем так и не появился на свет, беременность оказалась истерической фантазией Марии. Многие вздохнули с облегчением.
Будущее Елизаветы снова прояснилось, как горизонт после миновавшей грозы. Она по-прежнему считалась потенциальной наследницей престола, более того, ее положение упрочилось после того, как стало ясно, что у королевской четы не будет наследников. Ее кандидатуру поддерживал Филипп, сильный союзник, хотя его жена предпочла бы видеть своей преемницей на троне не сестру, а шотландку Марию Стюарт — правнучку Генриха VII, внучку Маргарет Тюдор, старшей сестры Генриха VIII, и шотландского короля Якова IV. Филипп, однако, отмел эту кандидатуру, так как Мария Стюарт была замужем за дофином, и впоследствии — королем Франции Франциском II, а испанец вовсе не собирался преподносить Англию в подарок своим заклятым врагам и собственными руками создавать франко-шотландско-английскую унию.
Те, кто улавливал политическую конъюнктуру, понимали, что шансы Елизаветы растут. Ее двор в Хэтфилдхаусе, где она провела два последних года царствования Марии, стал весьма притягательным местом, и хотя у Елизаветы не было денег, чтобы вознаградить слуг и придворных, как заметил итальянский посол, молодые дворяне буквально рвались к ней на службу. Чтобы помочь принцессе с финансами, друг ее детства Роберт Дадли (тот самый, что был узником Тауэра одновременно с ней) продал кое-какие из собственных земель, за что потом получил сторицей. Сама атмосфера жизни в Хэтфилде изменилась, приобретя налет светского шика: во дворце устраивали медвежьи бои, приглашали актеров и ставили любительские пьесы, много музицировали, при этом сама Елизавета аккомпанировала на клавикордах Максимилиану Пойнсу — в будущем известному певцу и музыканту, а тогда еще мальчику, обладавшему удивительным сопрано. Возмущенная королева Мария в одном из своих писем распорядилась прекратить это фривольное времяпрепровождение. Но она уже не могла остановить тех, кого манила новая восходящая звезда. Среди них был итальянский посол Джованни Микеле, оставивший описание принцессы в 1557 году: «Миледи Елизавета — дама весьма утонченная и наружностью и умом. У нее красивые глаза и превыше всего — прекрасные руки, которые она любит демонстрировать… Она очень гордится своим отцом, и все говорят, что она больше напоминает его, чем королева».
