Это был переломный момент в моей биографии. Появилось желание все бросить и больше никогда не участвовать в мероприятиях подобного рода. Но расставаться со службой мне так же не хотелось, ведь это был единственный источник моего существования. Да и должность начальника СИЗО меня вполне устраивала. Отказ от руководства специальной группой теоретически был возможен, но я знал, что практически это влечет за собой освобождение и от должности начальника учреждения. Короче, получался замкнутый круг. И выход был только один: повернуть процесс исполнения смертных приговоров в более-менее «цивилизованное» русло, если это слово вообще приемлемо для такого рода деятельности.
Кое-что мне сделать удалось. Исполнение смертных приговоров стало производиться в «крытом» варианте, то есть в помещении и при отсутствии остальных осужденных. Я не знаю, насколько это облегчило страдания «смертников», но по крайней мере внешне процедура стала выглядеть более гуманной, ибо с момента объявления осужденному об отказе в его помиловании до расстрела проходило не более одной минуты. Кроме того, по согласованию с Прокуратурой республики им разрешили получать продуктовые передачи, что раньше было запрещено. Вот, в общем-то, и все мои «гуманные» акции в отношении самой сложной категории осужденных, содержавшихся когда-либо в Следственном изоляторе. Я понимаю, что ни колбаса, ни сало не заменят человеку даже минуты жизни, но не надо забывать и то, о каких людях идет речь, и что права на жизнь они лишены все-таки за дела, также далеко не гуманные.
Расскажите об обстоятельствах вашей эмиграции в Германию.
Выезд за границу я планировал давно. В ФРГ у меня появились родственники, которые и пригласили меня на отдых. Все шло по плану. Я взял отпуск, сдал документы в Посольство ФРГ и стал ждать ответа. Никаких помыслов о «бегстве» у меня не было. Ни в каких багажниках меня никто не вывозил. У меня даже сохранилось отпускное удостоверение, где пунктом проведения отпускного времени рукой кадровика указан город Берлин. Но наша власть не может по-человечески относиться не только к оппозиции, но и к людям, которые держат эту власть на своих плечах. К категории таких «столпов», я по характеру занимаемой должности и непростительной мне наивности относил и себя.
Дело в том, что когда я пытался лично выяснить причастность к похищениям людей высших должностных чинов МВД, у меня была одна единственная цель: раскрыть чисто уголовное преступление. Я был абсолютно далек от политики. Я и сейчас не стал к ней ближе. О какой политической деятельности или карьере может мечтать «тюремщик» и «палач», как это стало модным теперь меня называть, хотя я лично не убил даже курицу.
