Жара сморила и «безумцев». С утра сидевшие в одних трусах, они облачились в длинные легкие белые рубахи и широкополые соломенные шляпы. Сонно кивая головами, поклевывая носами, они очумело молчали. Похоже было: плывут кержаки в поисках новой веры.
Лидия Николаевна простонала:
— Ой, силушки моей нету. Бухнусь вот в омут… Тогда…
— Что тогда? — насмешливо спросил «капитан». — Тогда поставим здесь памятник с надписью: «Под яром сим утопла писательница Сейфуллина».
Кто-то вполголоса прогудел:
— Грянем, братцы, удалую на помин ее души.
— Неумно острите, сударь… Просто выходит…
Валериан, внимательно разглядывая карту, считал яры. Он то и дело хватался за бинокль, шарил им по правому высокому берегу и что-то высматривал.
— Есть! — крикнул он. — Капитан, приготовьте команду. Население Кушума вышло с хлебом-солью встречать нашу славную экспедицию!
Все встрепенулись. «Где, что?» — спрашивали друг друга, не понимая, в чем дело.
Об обстановке в Кушуме знали не все. Толстой еще в Москве просил Валериана показать «хотя бы кусочек быта» уральских казаков после пережитых лет жестокой гражданской войны.
Лодки пристали к берегу.
— Здорово, станичник, — крикнул Валериан. — Давно ждешь, Гора?
— Маманя затужи́лась: курник перепреет, судак поплывет. Льду нету… Не в городу, поди.
Лицо юноши осветилось улыбкой.
— Какой красавец! — не сдержался Алексей Николаевич.
Он с полуоткрытым ртом бесцеремонно-восхищенно смотрел на юношу. А тот как ни в чем не бывало стоял в непринужденной позе — стройный, большеглазый, с легким румянцем, пробивающимся через загар, улыбчатый.
— Да, — произнес Алексей Николаевич. — Вот это да! Не то, что мы с вами, многоуважаемая Лидия Николаевна. Мы — пещерные горожане!
— Ну-ну, любезный граф, говорите только о себе. Меня оставьте.
Обращаясь к спутникам, Лидия Николаевна продолжала:
— Алексей Николаевич похож на Адама, вернувшегося в рай через сорок лет после изгнания. Он противен сам себе: рай ему теперь не жилище.
Толстой промолчал.
Только теперь все заметили, что рядом с юношей, крепко прильнув к нему, стояла девочка лет двенадцати, в голубеньком платьице. Такая же стройная, такая же большеглазая, только волосы черные, как крыло ворона, в черной косичке голубенькой бабочкой трепыхалась ленточка.
Юноша что-то шепнул девочке, та вспорхнула и мигом взлетела на яр.
— Постой, погоди, стрекоза! Вместе пойдем. Проводишь! — едва успела крикнуть Лидия Николаевна.
Куда там! Когда выбрались на яр, голубенькое платьице мелькало далеко впереди.
