И через неделю изнурительных репетиций со всеми свободными от караулов и хозяйственных работ солдатами действо началось. Наутро, снова собранные на трибунах изумленные мавры увидели в центре площади срубленный в одном из садов и установленный в деревянную крестовину ананас, а под ним — полуобнаженную Марию де Эстрада.
— Они говорят, хорошие бедра, — синхронно перевел святым отцам реакцию трибун Агиляр. — Почти, как у четвертой жены вождя. А вот грудь…
Кортес рассмеялся: грудь у Марии де Эстрада и впрямь была — не шедевр.
— Змей! Где змей?! — забеспокоился падре Хуан Диас. — Змея давайте! Ордас! Какого черта ты ждешь?!
Бывший губернаторский мажордом Диего де Ордас глубоко выдохнул, с явным содроганием позволил пристроившемуся к нему сзади солдату взять себя за талию и надел скроенную из парусины и проклеенную вонючим клеем из рыбьих костей огромную, чуть ли не по пояс, маску.
— Пошел, Змей! — явно теряя терпение, скомандовал раскрасневшийся и в целом довольный Кортес. — Ну же! Пошел!
Ордас сделал шаг, второй, и за ним потянулся укрытый парусиной длинный, многоногий «змеиный хвост» из полутора сотен солдат.
— Сеньора Наша Мария! — истово перекрестился брат Бартоломе. — Давненько вы, падре, в инквизиции не бывали! Это ж надо что придумал!
— Заткнись! — оборвал Хуан Диас; он уже видел — эффект есть!
Сидящие на трибунах мавры заворожено охнули и все, как один, встали.
— Какой большой и красивый, — синхронно перевел Агиляр реакцию трибун. — Наверное, это и есть кастильский Бог-отец. Сейчас он ее… осеменит.
Падре Хуан Диас застонал и схватился за голову. Но поворачивать назад было уже немыслимо.
А когда скованный чудовищной маской Диего де Ордас, не без труда оторвав привязанный пониже ананас, протянул его Марии де Эстрада, а та, «вкусив» змеиных даров и порочно покачивая бедрами, мгновенно предложила плод обмотанному белой холстиной босоногому «Адаму», мавры подняли такой крик, что охрана стадиона потянулась к оружию.
— Дура! — перевел Агиляр. — Ты что делаешь?! Кто же свадебный подарок передаривает! Он же сейчас вам обоим головы оторвет! Змею! Змею поклонись!
Падре Хуан Диас был близок к истерике.
И только изгнание из Рая мавры поняли именно так, как надо: трибуны подавленно затихли, а наиболее сентиментальные сарацинки начали всхлипывать и прижимать детей поближе.
Этим все, в общем, и закончилось: капитаны решительно воспротивились участию своих солдат в этом балагане, а тем же вечером жрецы наотрез отказались даже говорить о смене веры.
