Столыгин ждал моряка с часу на час со всеми его проектами и планами, когда вместо его пришло красноречивое письмо Тита. Он немедленно поскакал в Москву. В Москве его ожидала новая радость, которой он не мог и предполагать. Тит Трофимов и староста, приехавшие поклониться новому барину, известили его о смерти Марфы Петровны.
— А что, есть завещание? — спросил с некоторым беспокойством Михаил Степанович.
— Покойная тетушка письмо только изволила вашей милости оставить, — отвечал Тит, вынимая бумажник.
— Ты бы с этого начал, болван, — заметил Столыгин поспешно, вырывая из рук Тита письмо.
Лицо его просветлело при чтении, он видел ясно, что смерть таким сюрпризом подкосила стариков, что они не успели сделать "никаких глупых распоряжений".
— Кто при доме в деревне остался? За коим чертом вы оба приехали? — спросил Михаил Степанович.
— Агафья Петровна, ключница, батюшка, и покойной тетушки дядюшка майор с супругой.
— Они-то первые и растащут все, да где же бумаги?
— В кабинете покойного барина, дверь вотчинной печатью запечатана и десятской приставлен в калидоре.
— Я завтра собираюсь в Липовку, будьте готовы.
— Милости просим, батюшка, — отвечал, низко кланяясь, староста. — Лошади дожидаются, моих тройка на вашем дворе да крестьянских еще две придут под вечер в Роговскую.
— Хорошо, ступай. А ты, эй! Тит! сейчас с Ильей Антипычем (так назывались остатки морского офицера, задержанные в Москве вестью о кончине Льва Степановича) в доме все по описи прими, слышишь.
— Слушаю, батюшка, — отвечал Тит густым голосом.
На другой день барин и первый министр его отправились в подмосковную. На границе Липовской земли ждали Михаила Степановича дворовые люди и депутация от крестьян с хлебом и солью. Староста и Тит Трофимов, ехавшие впереди в телеге, остановили дормез и доложили Михаилу Степановичу, что этот большой камень и эта большая яма означают границу его владений. Он вышел из кареты; подданные повалились в ноги, старик, седой как лунь, с длинной бородой и с лицом буонарротиевских статуй, поднес хлеб и соль. Михайло Степанович указал Титу, чтобы он принял хлеб, и дребезжащим голосом сказал крестьянам, что благодарит их за хлеб, за соль, но надеется, что они усердие свое докажут на деле.
— А что, на оброчных есть недоимка?
— Есть невеликое, батюшка, дело, — отвечал староста.
— А ты чего смотрел, у меня чтобы слово "недоимка" не было известно. Слышишь! Какой оброк платят, неслыханное дело, дядюшка так попустил от старости. Я, чай, вам, православные, перед соседями совестно так мало платить.
