Когда на следующий вечер я пришел с работы домой, у нее был какой-то отсутствующий вид. Когда мы убрали со стола и отправили детей наверх, я уже понял: Мэри что-то собирается сказать мне и не знает, как я это приму. Она села немножко прямей обычного и не без вызова обратилась скорее к камину, чем ко мне:
– Я ходила к Эйкоту.
– Да? – сказал я. – А в чем дело?
– Насчет Мэтью, – прибавила она.
Я посмотрел на нее:
– А Мэтью не взяла?
– Нет, – Мэри покачала головой. – Хотела взять, а потом раздумала.
– И то хорошо, – сказал я. – Мэтью решил бы, что мы его предали. Лучше ему не знать.
– Да, – довольно уверенно согласилась она.
– Я уже говорил, – продолжал я, – для чирьев или там кори Эйкот годится, но это не по его части.
– Верно, – сказала Мэри. – Не думай, я ничего и не ждала. Я постаралась рассказать как можно лучше. Он терпеливо слушал и, кажется, немного обиделся, что я не привела Мэтью. Я все пыталась втолковать ему, дураку, что мне нужно не его мнение, а рекомендация – к кому обратиться.
– Надо полагать, он все-таки высказал свое мнение?
– Вот именно. Побольше ходить, холодные обтирания по утрам, простая пища, салаты всякие, открывать на ночь окно…
– И никаких психиатров?
– Да. Созревание сложней, чем мы думаем, но природа – великий целитель, и здоровый режим устранит временные расстройства.
– М-да, – сказал я.
Мы помолчали. Потом Мэри воскликнула:
– Дэвид, надо ему помочь!
– Мэри, милая, – ответил я, – тебе не понравился Лендис, но он хороший психиатр, признанный. Он бы не сказал так, зря, что Мэтью вряд ли нужна помощь. Мы с тобой тревожимся, потому что ничего не понимаем. Это нечто необычное, но у нас нет оснований считать, что это опасно. Будь у нас причины для тревоги, Лендис так бы и сказал.
– Ему-то тревожиться нечего! Мэтью ему чужой. Трудный случай; сейчас интересно, а вылечится – и не нужен.
– Милая, не приписывай ему таких помыслов. И потом, Мэтью не больной. Он совершенно нормален, но в нем есть еще что-то. Это совсем другое дело.
Мэри выразительно взглянула на меня – так она глядит, когда хочет придраться.
– А мне что с того? Я хочу, чтоб он был просто нормальный, без всяких «что-то». Я хочу, чтоб ему было хорошо.
Я решил не спорить. У Мэтью бывали срывы – у какого ребенка их нет? – но мне совсем не казалось, что ему плохо. Однако скажи я это Мэри, мы бы втянулись в спор о том, что такое счастье, а мне его не вытянуть.
Так мы и не решили, что делать. Я не хотел терять контакта с Лендисом: Мэтью явно доверял ему, он явно интересовался Мэтью. Но пойти против Мэри можно было только в крайнем случае. А срочности пока не было, до кризиса дело не дошло…
