Там, где-то далеко, «благословенный Прованс». Я вспомнил о нем потому, что, проезжая однажды мимо великолепных гор, столпившихся к Тулону, я читал «La maison des hommes vivants»[13], фантастический рассказ, приуроченный автором к этим местам.
И вот когда «он», то есть то, что от него осталось (ибо другое его «я» выносили в эту минуту в гробе из дома), когда «он» бросился к «ней» с криком: «Мадлэн, это я!», она… подала ему les quatre sous[14], приняв за нищего…
Так, вероятно, случилось бы и со мной, если бы я, «вернувшийся», подошел бы на улице к кому-нибудь из тех, кто оплакивает «ушедших»…
* * *
И потому я ни к кому, ни к кому не пойду… К чему?
Они приспособились к этой жизни, они как-то живут… Если даже они и поверят мне, что это я, то будут ли мне рады?
Что я им принесу, кроме грозной опасности? Какую благую весть? Разве могу я им сказать, что вслед за мною раздастся тот трубный звук, «когда мы, мертвые, пробуждаемся»…
Нет, мы ждем — их пробуждения. А они спят…
Счастлив лишь тот, кому в осень холодную
Грезятся ласки весны…
Счастлив, кто спит, кто про долю свободную
В тесной тюрьме видит сны…
(Мелодекламация)
* * *
Разбудить их только для того, чтобы отнять у них даже мечту, жестоко и бессмысленно. А что другое я могу сделать?
* * *
А вдруг у них даже нет мечты? И это может быть…
К чему же я явлюсь к ним привидением с того света, когда у них: все оплакано, осмеяно, забыто, погребено и не вернется вновь…
* * *
Так пусть будет «одиночество вдвоем». Пусть ходят мое тело и мой дух по этому городу, — достаточно с них взаимного общества.
Сам один, а глуп, как два…
(Грузинская песенка)
* * *
Письмо написано, наклеена марка, на которой кто-то лезет на фонарь. Адрес?
Двадцать адресов прыгают у меня в голове. Я повторяю их каждое утро. Записать не решаюсь. Если их в случае чего найдут у меня — ясна связь с заграницей. А это здесь самое большое преступление. Забавно, не правда ли? Люди, которые поставили себе целью интернационал, преследуют, как дикого зверя, каждого человека, имеющего сношения с какой бы то ни было другой нацией. Как это способствует развитию «интернационального духа», «международной солидарности», стиранию «искусственных перегородок», именуемых государствами, народами, нациями! О, жалкие реформаторы! Вместо нового мира они построили только гримасу старого. «Смотрите, смотрите, совсем новое лицо!» Нет, лицо то же самое. Оно только «передернулось»… от ненависти и от отвращения.
