Хорошее вино в здешних краях большая редкость.
Русин рассмеялся:
— Хорошая шутка, франк. А теперь буду шутить я. Ты знаешь, что такое «греческий огонь»?
Наемник вздрогнул.
— Вижу, знаешь, — снова улыбнулся русин. Только на этот раз в улыбке лишь слепой не разглядел бы оскала льва, решившего пожрать раба Господнего…
— Но… — выдавил Роббер.
— Смотри, — прервал франка Снежко. — Внимательнее смотри.
Русин достал небольшой сосуд, щедро плеснул на камень под ногами и чиркнул огнивом. Взметнулось пламя.
— Попробуйте погасить. Чем угодно.
— Не буду и пытаться, — тихо сказал де Крюйон. — Меня жгли этой проклятой пакостью.
Поверхность булыжника по-прежнему была охвачена пламенем, издающим мерзкое зловоние.
— Мы забросаем город бочками с этой дрянью, — продолжал русин, хотя шевалье де Крайону все стало ясно сразу. Когда только побежал по граниту голубой язычок пламени… А потом будем стрелять горящими стрелами. Возможно, не будем — очаги справятся не хуже. Там посмотрим. В Шаркиле нет деревянных домов. Но там будут гореть камни. Завтра к утру город будет мертв. Не уйдет ни одна живая душа.
Никто из живущих под Луной не мог назвать Роббера трусом. Но ему стало страшно.
— В городе дети. Женщины. Выпустите хотя бы их!
Русин всмотрелся в побледневшее лицо франка:
— Мы предлагаем лучшие условия. Отпустим всех. Воины сохранят оружие. Один вооруженный на десяток. Вам хватит. Можно взять домашний скарб. Весь, что сможете унести. Нам остается крепость с казной и всеми запасами. Думайте. Времени — до темноты. Потом…
Снежко не стал договаривать. Троица, дружно развернувшись, зашагала прочь от крепости. К ним навстречу пошел коновод.
Огланкур ожидал переговорщика у самых ворот. Давиду хватило лишь взгляда:
— Всё так плохо?
— Еще хуже, — махнул рукой Роббер. — Они нас просто сожгут. Не потеряв ни одного человека. Можно выйти в поле. И принять бой. Две тысячи против ста. Про нас будут слагать песни. На небесах. Потому что на земле не выживет никто. Или сдаться…
Хазарин вслух ничего не спросил, только подался вперед, чтобы расслышать каждое слово.
— Нас отпускают. На почетных условиях, — закончил Роббер.
— На почетных? Я пытался отправить голубей. У них ловчие соколы. Перехватывают.
— Значит, каган не узнает. Итиль обречен.
— И что делать? — растерянно сказал Давид.
— Думай. Сегодня решение только за тобой, — ответил де Крюйон. — Я наемник, сражаюсь за деньги. Но у меня есть честь. Скажешь умереть — умру.
Франк, за длинный день постаревший на добрые двадцать лет, тяжело опустился на невысокий поребрик.
