Давис, рядовой стражи Лабиринта
– Раз–два–три–четыре, раз–два–три–четыре… Так и идет – секиру на плечо, четыре шага туда, четыре обратно. Солдатское дело, оно известное – стой, где поставили, сторожи, что поручено, пропускай тех, про кого ведено, а всех прочих хватай и представляй, куда положено. Об остальном начальство думает, у него бляхи золотые, а наше дело десятое. Правда, судари мои, вы уж нас не равняйте со всякой серой пехтурой! Клянусь священным петухом, мы хоть и простые солдаты, морда булыжником, да охраняем–то мы что? Мы – особая стража, охраняем Лабиринт и подчиняемся только нашему Горгию, а он – только царю нашему, высокому Миносу, внуку бога Солнца. Так–то вот. А на остальных начальников чихал я со стены, будь он хоть тысячник. Сто раз нам было говорено, что мы вроде как совсем особые – больно уж важное дело нам поручено, и чтоб мы прониклись и осознали. Говорил это сам Горгий, а уж за него мы в огонь и в воду, потому как помним его по разным прошлым войнам. Исключительной храбрости человек, нашего брата всегда понимал и в обиду не давал.
Вовнутрь я ни разу не ходил. На то другие есть – наши же ребята, из стражи. Они туда еду чудищу, Минотавру то есть, носят, а мое дело – стоять у главного входа и смотреть, чтобы никто чужой поблизости не отирался, а подозрительных хватать, и занимается такими сам Горгий.
Так что служба нетрудная: ходи себе да ходи, а надоест – сядь. У входа скамейка есть, и сидеть не возбраняется, лишь бы смотрел зорко. Вот так времечко и бежит – походишь да постоишь, посидишь да подумаешь. У солдата, известно, мыслей особых не водится – что на ужин дадут, да не будет ли вино кислое, как на прошлой неделе ключник утворил (ну, да мы его головой в тот кувшин макнули и держали, пока половину не выхлебал), да как оно будет, когда сменишься и к девкам пойдешь. Нам–то с девками всегда везет, любая привечает, узнают ведь по одежде, где мы служим, и каждая добивается – расскажи да расскажи про Минотавра. А как расскажешь? Если бы что и знал, за длинный язык голову снимут. Да и не знаю я ничего, если честно – откуда? Ребята, бывает, наврут девкам с три короба по пьяному делу. А я молчу. Это даже сильнее действует, когда молчишь многозначительно так.
Болтают про Минотавра все, что на ум взбредет. Оно и понятно, коли никто ничего толком не знает, только и остается, что болтать. А правда… Вы что же думаете – мы тут совсем ничего не знаем? Рев я, к примеру, по десять раз в день слышу – жуть, который год слышу, а привыкнуть до сих пор не могу. И то, что никто из тех, кто драться с ним ходил, не вернулся, – святая правда, доподлинная истина. Сорок три их было, мы считали. Идут они туда по–разному. Кто прет грудь колесом, будто не то что людей, богов и тех не боится, – молодежь больше. Кто идет сторожко, как охотник на зверя, сразу чувствуется, что бывалый, – те посолиднее, мужики битые и хваткие. А иной идет, будто сам себя за шиворот тащит, сразу видно, что ему, бедолаге, до смерти хочется драпануть отсюда, да уж отступать поздно, стыдно трусом домой вернуться. Да что там, по–всякому они туда входили, да только ни одного мы больше не видели. Сорок три их было…
