Сигизмунд еще раз ткнул ломиком, несильно. Угонщик сдавленно охнул, вжимаясь в угол.
За машиной хранились яды для тараканов. Подавит коробки, сволочь.
— Выходи, кому сказал!
Потеряв терпение, Сигизмунд оставил ломик и ухватил угонщика за волосы — светлые патлы отсвечивали даже в темноте.
Безжалостно потащил. Угонщик кряхтел, упирался. Молчал. Потом показалось бледное лицо с расширенными белыми глазами. Молодая девка. Она вдруг напомнила Сигизмунду ту озлобленную беременную бабу, которая так больно задела его чем–то — он даже не понял, чем.
— Ах ты, сука!
Сигизмунд размахнулся, заехал по скуле — прямо фонариком, благо железный, старый.
— Я те покажу — машины угонять! Ты у меня… небо в клеточку!
Он еще раз занес руку для удара. Белесые глаза зажмурились.
Сигизмунд ухватил ее за плечо. Сжал посильнее, с расчетом, чтобы больно было. Волю чтобы сковать. Пыхтя, потащил ее наружу. Она безмолвно цеплялась ногами, опрокидывая пустые канистры из–под бензина.
— Не корячься!
Выволок. Мстительно стал фонариком по ней водить.
— Морду–то не вороти! Один хрен влипла!
Извлеченная из гаража особа была страшна, как смертный грех.
Тут кобель резко дернул поводок, заинтересовавшись чем–то за спиной у Сигизмунда. Воспользовавшись этим, девка рванулась в другую сторону, пытаясь освободиться. Сигизмунд тут же дал ей в спину торцом фонаря.
— Стоять! — рявкнул Сигизмунд, поддергивая к себе одновременно и девку, и кобеля.
Около гаража было хоть глаз выколи. Лишь у парадных желтели тусклые фонари, освещая выщербленные ступеньки. К ближайшему фонарю и потащил Морж пойманную угонщицу.
Конечно, ее можно, не рассуждая, сразу отволочь в ближайший опорный пункт милиции. Благо недалеко. Но в опорном пункте, как доподлинно было известно Сигизмунду, сидят отъявленные мудозвоны. Мудозвонов мало интересовали страшные как смертный грех угонщицы. Мудозвоны вели свою — таинственную, Моржу недоступную, мудозвонную — жизнь. Туда хоть расчлененку в полиэтилене приволоки — никто и не почешется.
Можно, конечно, поступить с угонщицей и по закону военного времени. Связать ее потуже и обезопасить у себя на кухне. А утром сдать с рук на руки участковому.
Участковый в моржовском квартале прямо дядя Степа. На диво толковый, дельный и незлобивый мужик лет сорока. Ему без страха можно сдавать любых нарушителей. Участковый их никогда не бил. И имел привычку утруждать мозги
— разбирался, копался, ковырялся. И даже людям помогал, если получалось, говорят.
