И героически затонул, но это было уже позднее, и Сигизмунда никоим образом не коснулось.
В это время от него ушла Наталья. По идее, давно было пора. Их дороги начали расходиться не вчера. Сигизмунд по этому поводу философски замечал: тараканий бизнес дал — тараканий бизнес и взял. А на удар судьбы ответил встречным ударом: расширился. К тараканьей травле присовокупил торговлю кормами и зоотоварами. Знай наших!
Безжалостно выдавил двух конкурентов. По правде сказать, сами конкуренты были чуть крупнее тараканов. И ощутимо мельче Сигизмунда.
Ну, что еще? Продал напольные часы. Постояла мечта детства — и будя. Такие часы должны стоять в одиннадцатикомнатной квартире. Причем, часы — в первой комнате, а спальня — в одиннадцатой. Жить в состоянии постоянной боевой тревоги (две склянки, три склянки и так далее) оказалось слишком тяжелым испытанием.
* * *
На этот раз кобель брехал не на помойке. Он обнаружился сразу за углом, возле детского садика.
Там под фонарем стояла молодая женщина. Рылась в сумочке.
К женщинам кобель был неравнодушен. Особенно к тем, от которых пахло духами. Ластился, пытался играть. Оглушительно гавкал, считая это удачной шуткой.
Вот и сейчас он нарезал круги, время от времени подбегая к женщине, припадая на передние лапы и размахивая хвостом. Не обращая на него внимания, она вытащила из сумочки пачку одноразовых носовых платков, вынула один.
Сигизмунд подошел к ней.
— Извините, — сказал он, ногой отпихивая пса, — это он хочет, чтобы вы с ним играли.
Она подняла на него глаза. Тусклый взгляд не выражал абсолютно ничего.
— Я могу бросить в него камнем, если хочешь, — сказала она.
— Извините, — еще раз повторил Сигизмунд. Он растерялся.
Она помолчала. Высморкалась.
И вдруг проговорила с какой–то странной, оголенной ненавистью:
— Убери свою шавку по–хорошему, паскуда…
Пес неожиданно утратил к женщине интерес. Начал обнюхивать пень, почему–то облюбованный собачьим населением двора. Что–то важное в этом пне обнаружил. Новости какие–то.
Сигизмунд нередко претерпевал разные гонения за пса. Его ругали строгие воспитательницы детского садика и испуганные телерассказами о собаках–людоедах бабушки. Кроме того, с ним охотно бранились пьяные — еще один предмет пристального песьего внимания.
Но никогда еще Сигизмунд не встречал такой открытой, спокойной и мощной злобы.
Он открыл было рот, чтобы обматерить эту недотраханую суку… и захлопнул, стукнув челюстью. Женщина была беременной, почти на сносях.
